– Повелитель шести частей света, явился тот, кто ослушался тебя и поднял руку на твоих слуг.

Неприятный скрежещущий голос прозвучал негромко, но шум в зале тут же стих, и все обернулись на вошедших. Толпа раздалась, словно стая мелких рыбёшек перед хищным тунцом, и вперёд вышел коренастый мужчина в тёмных одеждах, резко отличавшихся от пёстрых нарядов придворных. Неровный череп, слегка покрытый тёмным пушком, чёрная с проседью густая щетина, крючковатый нос и заострённые уши придавали его облику нечто обезьянье. При взгляде на Энекла с Диоклетом его маленькие, глубоко посаженные глазки полыхнули такой злобой, что, несмотря на жару, захотелось зябко поёжиться. Этот взгляд наводил на мысли о могильном холоде тюремных подвалов.

– Вот как! – Царь резким взмахом руки отпустил чиновника, и тот скрылся в толпе придворных. – Подойдите и отвечайте. Как вы посмели помешать моему приговору?

Энекл и Диоклет поклонились, как это было принято у эйнемских командиров: достаточно низко, но с достоинством и без архенского раболепия. Энекл кинул быстрый взгляд в сторону Каллифонта, удостоившись ободряющего кивка. Он понял, что их дело уже представлено царю, и отнюдь не в лучшем свете.

– Великий царь, да продлится твоё царствование долгие годы, – подчёркнуто спокойно ответил Диоклет. – Я не могу поверить, что кто-то осмелился лгать тебе, но, боюсь, это случилось. Правосудие исполнено, осуждённый тобою на смерть мёртв, и мы сделали для этого всё возможное. Посмотри на наши одежды: на них грязь и кровь. Их вид говорит о нашем усердии лучше любых слов.

– Как смеешь ты лгать, чужеземец?! – Голос похожего на обезьяну придворного дрожал от злости. – Ты самовольно облегчил участь изменника, ты поднял меч на слугу царя! За такое преступление с тебя сдерут кожу и прибьют её к стене!

– Кто из нас дерзок, высокородный Саррун? – Диоклет был спокоен, точно речь шла о погоде за окном. – Я, ответив на вопрос повелителя, или ты, посмев говорить вместо царя царей?

Лицо Сарруна исказила гримаса ярости. Он было открыл рот, но сдержался – брань в присутствии царя была бы уж подлинным святотатством. Саррун смолчал, но тяжёлый взгляд, брошенный на Диоклета, стоил любых слов. Высокородный Саррун из рода Болг, первый смотритель царских тюрем и узилищ, не прощал оскорблений, а слава о нём ходила такая, что многие скорее предпочли бы иметь врагом самого царя, нежели его слугу.

– Саррун, почему ты говоришь за меня? – покосился на вельможу царь. От выражения Саррунова лица немного неуютно стало, кажется, даже повелителю шести частей света.

– Царь царей, мне нет прощения. – Саррун низко склонился. – Я достоин наказания, но верному слуге не сдержать гнев, когда законы государства в пренебрежении и воля повелителя шести частей света не исполнена.

– И это говорит тот, кто сам пренебрёг волей повелителя, чтобы потешить свою злобу. – Закутанная в вуаль голова Артимии повернулась в сторону Сарруна. Грудной, низкий, с лёгкой хрипотцой голос не отличался ни красотой, ни мелодичностью, но от него перехватывало дыхание у всех без исключения мужчин. Танец голоса – почти неизвестное вне Эйнемиды искусство, в той или иной степени знакомое всем посвящённым Аэлин. Царица-мать – бывшая гетера священного братства богини – владела им в совершенстве.

– Мать царственного сына, Саррун из рода Болг никогда не пренебрегал волей повелителя шести частей света. – Видимая учтивость стоила Сарруну немалых усилий. Их с Артимией взаимная неприязнь началась очень много лет назад. Поговаривали, что дело здесь в некоей тайной истории, но говорили очень тихо. Распускать слухи о матери царя и первом смотрителе царских тюрем и узилищ – не самый приятный способ свести счёты с жизнью.