– Паша, я не понимаю, как можно гробить твои блестящие способности в какой-то, как ты это говоришь? Мелкой шарашке? Нет, это выше моего понимания, право!

Но какого бы названия Павел своей работе в шутку ни давал, это была серьезная лаборатория. Своими разработками в области зрительного утомления она заслужила приличный авторитет в научных кругах. Естественно, тут занимались не только этой проблемой. Но прочее, как положено, тщательно скрывалось, и даже внутри самого подразделения одни сотрудники не слишком хорошо представляли, над чем трудились другие. Особенно если дело касалось вопросов, скрытых под грифом секретности.

Первые годы работы Павел чувствовал себя вполне удовлетворенным. Он был уверен, что совсем скоро начнет подниматься, и поначалу обстановка его устраивала полностью. Стабильность, безусловные перспективы, действительно важные задачи – чего еще желать?

Но началась перестройка, и все, на чем держалась окружающая жизнь, медленно пришло в движение, поползло во все стороны, как отжившая свой век старая рыболовная сеть. Мир завибрировал, заголосил непривычными лозунгами, замерцал туманными ожиданиями.

Первым делом предприятие затянуло на своих сотрудниках дисциплинарные ремни. Но не успел коллектив возроптать, как стало ясно, что вся эта строгость на словах. То там, то тут оставались незамеченными нарушения, которые раньше грозили бы как минимум выговорами, а то и увольнениями. Задания стали «провисать», намеченные планы «зажевываться», и об этом понесся шепот по углам. Гласность как политика государства в стенах НПО обернулась нервными догадками, страхами и сгустившимся туманом недомолвок.

Павлу трудно было представить, что когда-нибудь в дверях секретных предприятий появятся передвижные киоски, в которых, как в фантастических рассказах, окажутся любые книги, все, о чем сейчас казалось немыслимым мечтать. Предположения, конечно, утопические, но, по логике событий что-то подобное могло произойти! Перестройка обещала обрушить любые информационные барьеры, которые, впрочем, Павлу только в работе и мешали. Он мечтал иметь доступ к закрытой литературе для своих разработок и нервничал все сильнее, то предвкушая новые возможности, а то – не веря ни в какой позитив.

А перемены, в самом деле, вершились, и вскоре стало казаться, что страна готовится к отмене всяческих табу.

Павел относил себя к энтузиастам науки и, несмотря на нервотрепку, оставался бы по-прежнему довольным судьбой, если бы не честолюбие. Рядом успешно существовали его коллеги с более прагматичным складом ума, и они давно уже имели не только огромные материальные преимущества, но и допуски к закрытым материалам, а потому осторожно или чопорно сторонились всех остальных. Но даже не это оказалось решающим для Павла: веря в будущую удачу, временное превосходство коллег над собой он бы еще потерпел.

Мысль о том, что нужно менять специальность, впервые зародилась в нем, когда один за другим стали затормаживаться перспективные проекты и отменяться эксперименты, о важности которых кричали только вчера, и для начала которых все уже было предусмотрено. Коллектив роптал все сильнее.

– Это явление временное! – возбужденно утверждали одни.

– Да угробят они науку в конце концов, – куда менее эмоционально цедили другие.

– Неужели непонятно, что это полный развал? – озираясь по сторонам, качали головами третьи, и добавляли, что все возрождение на словах, и перестройка приведет к краху не только науку, но всю страну.

Наконец направление, в котором трудился Павел, тоже посчитали неперспективным. Ну, если даже зрительное утомление трудящихся их не интересует, то чего еще тут можно ждать? – в растерянности Павел стал более внимательно присматриваться к тому, что творилось вокруг.