Запах девочки, ещё не знающей толка в ухищрениях, чтобы понравиться мужчине. Всех этих кремов, масок, духов. Я ещё не понял, что она меня зацепила, но отпустить уже не смог. Инстинктивно.
И дело не в том, что она невольно напомнила мне Дану, которую мы оплакивали как погибшую. И не в том, что я захотел вернуть к жизни Тильду – женщину, что заменила мне мать. Это пришло позже. После того, как я усадил Нику в машину.
Я просто не хотел, чтобы она спала по подъездам и губила свою жизнь. Таким, как она, не место на улице.
Это потом я понял, что многое не стыкуется в её жалком лепете. И окончательно убедился, что Ника появилась рядом со мной не случайно, когда она, рассердившись, назвала меня по фамилии. Но ещё не до конца верил, что эта хрупкая девочка была там, на крыше, держала в руках оптическую винтовку, которую нашла моя охрана, и хотела меня убить.
Всё это складывалось по кусочкам, по мелким деталям. И абсолютно меня не трогало. Не задевало глубоко.
Гораздо сильнее бесило, что она не называет меня по имени. Что ей почти сразу удалось расшевелить Тильду. Что я испытывал страх, когда она заболела. Чудилось: может умереть, хоть от простуды умирают не так часто.
О ней хотелось заботиться. Её хотелось разгадать.
Я возбуждался. Злился, пытался себя обуздать. Мечтал её покорить. Не силой, нет. Это самый короткий путь в никуда. Я мечтал, что однажды она сама сделает шаг. Видел это в своих снах. Испытывал себя на прочность наяву.
Уходил надолго, чтобы её не видеть. Боролся со своей тягой и ничего не мог поделать – возвращался. Снова и снова. Чтобы видеть её, слышать, дышать, говорить. Наблюдать.
Ни одной зацепки, словно она попала к нам из другого мира. Да так оно, по сути, и было. Случайно прибитая к моему берегу щепка. Оторванный от неизвестного дерева листок. Шарада с неизвестными письменами. Я не мог её ни прочитать, ни понять, отчего злился ещё больше.
Не знаю, когда это случилось. Может, я видел это всегда, но не понимал. Но в какой-то из дней она повернулась, чтобы посмотреть на меня, и я увидел её глаза.
Это как молния, что бьёт в сухое дерево, погибшее сто лет назад. Дереву не должно быть больно – оно уже ничего не чувствует. Может только вспыхнуть жарко и сгореть дотла.
Мне было больно. Очень. И я вдруг понял: ещё живой, оказывается.
У неё глаза моего прошлого. Откуда? В ней? Что за тайна спряталась в её зрачках? В случайности и совпадения я не верил.
Истина лежала рядом. Жаль, не все могли её понять и увидеть.
Кто она Владу? Моему когда-то другу, что однажды стал врагом, потому что другая девочка, которую я считал своей, вдруг оказалась чужой и ничей. Встала между нами и разбила всё, что ещё оставалось.
Позже я её не винил. И его – тоже. Но, глядя на Нику, мысленно отсчитывал годы назад. Прикидывал. Могла ли она быть его дочерью?
Только эта сумасшедшая мысль билась во мне первое время. И я никак не мог свести концы с концами. Нестыковки. Разрушенные замки из песка. И попытки достучаться до Ники снова и снова.
Думаешь ли ты обо мне, моя девочка? Я зол на тебя – это верно. Мы договаривались с тобой говорить друг другу правду, ты помнишь? Может, поэтому я не стал лгать, когда ты спросила, какая роль тебе была уготована.
Но ты не дала мне объясниться. Не оставила шанса. Решила всё быстро, не думая, не спрашивая. Обвинила меня и поверила, что я мог поступить с тобой отвратительно.
Ты временами не умела слышать. И мои поступки тебе ничего не сказали. Значили только слова, которые мы часто произносим просто так, чтобы заполнить пустоту или спрятаться за ними, как за щитами, чтобы не подпустить ближе.