Одинокая слеза сорвалась с длинных ресниц и растеклась кляксой у шкатулки, купленной по цене замка на двести комнат. Пир вернул ей молодость, утраченную от горя.

Невольно вспомнился страшный день, когда они потеряли Стефания - старшего из близнецов. Он родился почти на целые сутки раньше своего брата. Младшего сына, Теодора, так надолго задержавшегося в ее чреве, едва сумели оживить.

Наследный принц рос здоровым, веселым, жизнерадостным, чего нельзя было сказать о Тео. Болезненный, маленький, крикливый. Сначала Лючия не догадывалась, что ее младшего сына снедает ревность: разве может шестилетний малыш испытывать настолько сильные, отличные от любви, чувства к своему брату-близнецу? Оказывается, может. Она видела его равнодушное лицо, когда все, наконец, поняли, что Стефания на корабле нет - ее любимый малыш исчез в бескрайнем море. Тео не проронил ни слезинки. Продолжал, будто ничего не случилось, пускать деревянные кораблики в ушате с водой. 

- Без него спокойнее.

Лючия никогда не забудет, как Теодор дернул ее за плечо, заставляя взглянуть на себя, тем отвлекая от тяжелых дум: она устыдилась, что сын оказался свидетелем истерики, в которой мать рвала на себе волосы, поседевшие за одну ночь. Лючия потянулась к Тео, желая прижать к себе и вдохнуть любимый запах, но малыш оттолкнул ее, даже не пытаясь скрыть брезгливости.

- Куда ты дела мою маму?

- Мальчик мой, это же я, твоя мама…

- Когда я буду королем, велю выгнать тебя, старуха.

И больше не подходил к ней. Всячески показывал, что не признает ее.

Ее мальчик изменился. Горе тому виной или природная жестокость, но тот, кто находился в тени старшего сына, показал себя с неожиданной стороны.

«Старуха!» - больная мысль въелась в мозг матери: она любыми средствами захотела вернуть себе молодость, думая, что тогда Теодор сделается прежним.

Они упустили время, жалея его, оставшегося единственным сыном, а когда взялись за строгое воспитание, оказалось, что изменить уже ничего нельзя. Страшно вспомнить, как Теодор, будучи подростком, бесновался, обвиняя отца в глупых тратах средств. Супруг всего лишь хотел осуществить ее мечту сделаться молодой - такой, как прежде, еще до трагедии, разыгравшейся в море.

- Как ты мог?! – кричал Теодор, тряся перед носом пораженного отца договором, по которому соседнему королевству Итара передавалась часть скалистого берега вместе с безымянным островом, который и островом-то назвать трудно, поскольку тот появлялся из морской пучины в лучшем случае раз в год и через непредсказуемое время вновь уходил под воду. – За какие-то безделушки из Пира ты отдал то, что по праву должно было перейти мне, – он так хлопнул ладонью по лежащей на столе карте Фарикии, что король вздрогнул. – И все из-за прихоти женщины? Отец, ты слаб!

- Сын, ты забываешься. Король здесь я, - супруг был спокоен. За счастье любимой жены он отдал бы не только никому ненужную бухту, но и половину королевства.

В клочья разорванный договор кружил в воздухе, и Вильхельму ничего не оставалось делать, как вызвать охрану и запереть Теодора в его покоях.

Король Фарикии считал кусок неприветливой суши и прилегающую к нему акваторию достойной платой за амулеты, сделанные из магического Пира. Он не мог спокойно наблюдать, как Лючия избегает смотреть на себя в зеркало. Его боль о потерянном сыне тоже никуда не делась, просто он - мужчина, глава государства и не мог так явно выказывать свое горе. Но видеть, как угасает жена, как мечется в поисках способа вернуть себя прежнюю, было выше всяких сил. Вильхельм пошел на договор с Итарой, чтобы провести равноценный обмен: ларец с Пиром на Дикую бухту.