Петляя между столами и бочками, я стараясь не выдавать раздражения. Неужели трактирщик думает, что я забыла, где искать отца? Он всегда сидит там – за тем самым столом под лестницей, словно приросший к своему закопчённому стулу. Пять лет я уже тащу эту ношу, как древнее проклятие, и каждый раз одно и то же. Мог бы уже сменить стол для разнообразия, в конце концов!

– Ну, ви-и-ишь, кто пришёл! Ик! Софи! – Противный хриплый голос отца донёсся из тёмного угла и заставил меня невольно поморщиться. Он едва выговаривал слова. – Паходи-ка сюда!

Я стиснула зубы и заставила себя не закатить глаза. Вот почему, почему я должна тащиться в эту вонючую дыру, полную пьяных мужиков, чьи представления о хорошем вечере сводятся к тому, чтобы надраться до состояния табуретки и потом швыряться пошлыми шуточками?

Запах немытых тел новой волной ударил в нос, и я подавила желание зажать его. Раздражение поднялось из глубины души, густое, как этот чад перегара и жареного мяса. Мне не привыкнуть к этому шуму, этим гоготкам, этим переговорам о том, кто кому больше задолжал и кто сегодня удачно врезал по морде. Никогда.

И главное – мне не привыкнуть к тому, что именно мне каждый раз приходится вытаскивать отца отсюда.

Стены, покрытые грязью и запачканные жирными пятнами, впитали всю гнусность заведения. Ещё и свечи безответственно справлялись с работой и предательски оставляли тёмные углы, где маячат нагло подмигивающие тени.

Мысль, что я тоже теперь грязная, покрытая чем-то липким и подозрительно пахнущим, просочилась в сознание, и меня передёрнуло. Брр.

Раз, два… пять! Святой Корбо, да это только начало!

– Папá! – я повысила голос, но его безнадёжно поглотил гомон таверны. – Пора заканчивать. Мамá не в восторге, когда ты засиживаешься до последнего.

Хотя сейчас и я была не в восторге.

Отцовские глаза налились красным оттенком, источая пустое веселье. Руки тряслись и, судя по грязному и липкому столу, уже давно. Пьяное затмение готово обрушиться на отца буквально со следующей порцией выпивки. Я мягко остановила трактирщика рукой. Больше пива за этот столик не нужно.

– Да ладно тебе, Софи, – ик! – ещё одна… – он ткнул пальцем в кружку, мерзко отрыгнув. – И идём. Побаловать удачу!

Я закатила глаза. Конечно, удачу. Кто бы сомневался.

Отец махнул трактирщику, но тот, наученный горьким (и явно регулярным) опытом, даже бровью не повёл. Вместо этого с грохотом плюхнул на стойку книгу долгов и лениво протянул:

– У тебя уже второй раз подряд для удачи.

И сделал запись.

– Моряк без удачи, как лодка без дна – плывёт недолго, зато весело, – пробубнил отец, с театральным нажимом на последнем слове. – Остаёмся!

Я выразительно посмотрела на него, вкладывая в этот взгляд всю силу осуждения.

– А утром будешь вешаешься над бортом и стонать о своей головной боли, – старый моряк сидел напротив и выплёвывал слова вместе со слюной.

Он говорил более связно, чем отец, попутно захлёбываясь пивом. Каждый глоток мужчина делал так, словно пытался выпить весь океан, что он пересёк в плаваниях. Пена стекала по заросшей солёной водой бороде. Допив кружку, он гордо ударил пустым дном по столу и вытер второй рукой остатки с лица.

– Лобел, – отец неуклюже облокотился на локти. Движением пальцев он призвал старика подвинуться ближе. Тот нелепо попытался произнести «р» в надежде исправить ошибку отца в своём имени, а затем подался вперёд.

– Так вот, не тебе, Ро-бер, ик… – Наконец-то получилось, хотя и картаво. – Говорить о мере. Напомнить, как ты сегодня подрался с хранителем? Всё из-за какой-то там дамуазель?

– Ха-ха-ха, была-была такая. Как я очаровал её! – Помятый жизнью и алкоголем старик двумя пальцами начал пародировать нечто летающее рядом с собой. – Она так и вилась вокруг меня, как пчела – вж-ж-ж – вокруг мёда!