Индивидуальность членов суда в документах не прослеживалась: никто не высказывал особого мнения, не отказывался подписывать определения и приговор, вопросы, заданные подсудимым и свидетелям, составлял аудитор. Олег Петрович ещё подумал, что судей семь человек и у каждого, наверное, имелось своё представление о совести. То, что судьи принадлежали к одному – дворянскому – сословию и были офицерами, вероятно, предполагает, что их представления о совести в основном совпадают.

На этом месте он решил, что хватит рассуждений. «Не слишком ли я увлёкся? Какое отношение к сегодняшнему дню имеют упоминания о совести в уголовном деле давно прошедших времён? Вообще, полезно почитать повнимательнее, что такое совесть», – отметил Гребнев, признавая, что для ясного понимания вопроса у него недостаточно знаний, а разобраться хочется.

«Продолжим, – решил Олег Петрович. – Был момент, когда Комиссия определила окончить расследование. После этого аудитор обратился к ней с рапортом, в котором указал, что необходимо допросить жену Пушкина. Однако Комиссия отказалась проводить её допрос. Многое из того, что установлено при расследовании, допрос Натальи мог бы подтвердить или опровергнуть, но она осталась не допрошена. Решение не допрашивать Наталью Пушкину принято открыто и отражено в материалах. Не хотели “расстраивать вдову”, – отметил он. – Подсудимые своими подписями выразили согласие с составом суда, отводов судьям не заявлено. Они же своими подписями подтвердили, что пристрастных допросов не было. Почему-то к подписям господ офицеров хочется относиться уважительно и с доверием. Будем считать, что офицеров не подвергали физическому, эмоциональному или психологическому давлению. Значит, показания давались осознанно и всё, сказанное на процессе, и всё, что находится в деле, несёт свой изначальный смысл и имеет значение».

В кармане пиджака беззвучно завибрировал смартфон. Посмотрев на экран, Олег Петрович понял, что звонит жена.

– Да, дорогая? – ответил он на звонок.

– Приезжай пораньше, всё-таки праздник… – по голосу Светланы чувствовалось, что у неё хорошее настроение.

Гребнев посмотрел на часы и понял, что задержаться дольше не удастся.

– Уже собираюсь.

– Ждём тебя!

Телефонный звонок немного раздосадовал Гребнева – он не любил, когда работу прерывали. Но сегодня должна наступить новогодняя ночь, и Олег Петрович собирался встретить Новый год в кругу семьи в своём загородном доме, поэтому пора ехать. Текст справки имелся на домашнем ноутбуке. Гребнев откроет его, как только праздничная кутерьма предоставит такую возможность.

Он посидел ещё минуту, запоминая мысли, как будто последовательно закрывая рабочие окна программы. Бюсты Николая Первого и Пушкина стояли на столе лицами к Гребневу и из тени смотрели на него или на лежавшие перед ним бумаги.

Олег Петрович погасил настольную лампу, вышел из-за стола, достал из стенного шкафа портфель и убрал в него справку, решив всё-таки взять её с собой. Потом он выключил гирлянду огоньков у ёлочки на журнальном столике, накинул на руку мягкую зимнюю куртку и, не одеваясь, вышел из кабинета.

В небольшом тамбуре у подземного паркинга Гребнев встретился с офисным охранником. Молодой мужчина в форменной одежде уткнулся в смартфон, нарушая должностную инструкцию. Олег Петрович увидел его лицо, когда на ходу бросил: «С Новым годом!» Охранник, подняв голову, автоматически ответил: «С Новым годом!» – и было понятно, что никакого праздника для него нет.

Через пять минут за рулём БМВ Гребнев выезжал из подземного паркинга, направляясь в сторону дома. Время заставляло его поторапливаться, а город со всех сторон подмигивал праздничной иллюминацией.