Непосредственная причина дуэли, указанная генерал-аудиториатом в определении:

– «26 января сего года Пушкин по получении безымянных писем послал к отцу подсудимого Геккерена, министру нидерландского двора, письмо, наполненное поносительными и обидными выражениями. Следствием сего письма был вызов на дуэль, предложенный Пушкину от Геккеренов… По изъявленному Пушкиным на это согласию избраны секундантами…»

Такая же непосредственная причина дуэли указана в сентенции полкового суда.

Воинские начальники подсудимых, от командира полка до командира корпуса, представили по результатам расследования мнения об обстоятельствах дуэли и наказании её участников. Из пяти командиров о причинах дуэли высказались четверо. Под предлогом смерти Пушкина военное командование посчитало вопросы о причинах дуэли не подлежащими достоверному выяснению и указало, что вызов на дуэль со стороны Геккерена обоснован оскорблением его чести Пушкиным. Оценка действий Геккерена по отношению к Пушкину фактически не дана: одно мнение содержит предположение об оскорбительности этих действий и в одном мнении высказано косвенное суждение о содержании записок, посылавшихся Геккереном к Наталье Пушкиной.

Документов под грифом «секретно» четыре: о повелении императора об организации расследования и суда; о направлении в Комиссию материалов, поступивших от следователя Галахова; об обстоятельствах дуэли; о причастных к дуэли лицах, установленных следователем в первые дни расследования.

В справке за подписью председателя Комиссии указано, что он наставлял всех присутствующих, «что в суде случится, хранили б тайно и никому о том, кто б он ни был, не объявляли», что дословно соответствует ст. 10 «Краткого изображения процессов или судебных тяжб» Петра Первого (апрель, 1715 года).

В деле имеются:

– справка, подписанная председателем Комиссии, о том, что 3 и 9 февраля он наставлял судей, «дабы при отправлении начинающегося дела напамятовали (приводили на память) свою совесть», что дословно соответствует ст. 10 «Краткого изображения…»;

– клятвенное обещание двух судей-корнетов, без даты, приговаривать и осуждать по воинским уставам «право и нелицемерно, так как нам ответ дать на Страшном суде Христовом» – к присяге приводил священник Зиновьевский;

– справка аудитора о том, что 6 и 9 февраля судейская присяга для напоминания прочтена («присутствующие на пред сего неоднократно при судах уже бывали»), а асессоры-корнеты к оной приведены;

– подписка подсудимых от 6 и 9 февраля о согласии с составом суда;

– определение Комиссии от 13 февраля об окончании расследования;

– рапорт аудитора от 14 февраля о необходимости провести дополнительные следственные действия, в том числе истребовать объяснения от «жены камергера Пушкина»;

– выписка из материалов дела от 19 февраля, в которой Комиссия, рассмотрев рапорт аудитора, определила, «дабы требованием оных (объяснений от вдовы Пушкиной) не расстроить её», привести дело к решению;

– подписка подсудимых от 19 февраля о том, что пристрастных допросов не было.

Мыслей о причинах дуэли, кроме тех, что у него уже сложились раньше, у Гребнева не возникло, и задерживаться на этом вопросе он не стал.

«Отношение военного министра к командующему Отдельным гвардейским корпусом, передающее распоряжение императора, имеет гриф “секретно”. Секретными являются и документы за первые два дня следствия, в которых сообщается о выявлении лиц, участвовавших в дуэли. Ещё председатель Комиссии судей наставлял участников процесса хранить обо всём тайну. Однако само военно-судное дело не имеет обозначенного уровня секретности. Получается, что в начальный период расследование производилось в условиях секретности, но в дальнейшем это не нашло подтверждения в присвоении секретной категории самому делу. Государственных секретов пока не видно, секретность первоначальных документов будем считать обычной бюрократической процедурой, – проговорил про себя Гребнев. – Кроме того, с 1820 года, а может, и с более раннего времени Пушкин находился под негласным надзором полиции, и материалы по вопросу надзора секретны.