Между тем редактор рассказывал о своем журнале авангардного направления: печатает все новинки, непризнанную молодежь, то, что ни у кого не встретишь. Полная свобода, неповторимость, такое и в буржуазном обществе редко случается. Дарья слушала беседу и только вставляла короткие междометия: «О! Гут! Зер щон! Зер гут!» Норман в ответ обжигал ее цыганскими очами, и девица млела. Хорошо понимала немецкую речь, но сказать толком ничего не могла, только томно вздыхала и поддакивала: «Я, я вооль!» Этого оказалось достаточно. Взаимопонимание было достигнуто удивительно быстро, без слов, на одних жестах, кивках и междометиях. Дима, переводчик управления культуры, где-то затерялся, видно угощался бражкой у перловских колхозников, и журналисты вынуждены были обходиться без него. Дарья чувствовала себя лучше всех, так как имела кое-какой словарный запас. Услышав ее произношение и спряжение, немцы улыбались, но смысл фраз все же до них доходил.

После приветствий и небольших презентаций гости уселись за стол. В доме у Застарьева встретились писатели военного времени – два бывших противника. «А не подерутся?» – с сомнением спросил деятель управления культуры. Но ничего ужасного не произошло. Застарьев щедро раздавал книги со своими автографоми, все гости остались довольны. После дискуссии устроили небольшой фуршет. За столом всем желающим не хватило места. Тогда находчивый администратор пригласил журналюг на ужин на правительственные дачи. Дарья с радостью согласилась, это как нельзя более соответствовало ее планам.

Приехали на дачу в красивом сосновом бору, выгрузились. Но тут оказалось, что рыба еще не готова, и до обеда далеко. Тогда гости решили прогуляться на Енисей. Иностранцы любовались красотами Дивных гор и серой водой реки, с которой только недавно сошел снег.

– Вода холодная! – вслух подумала Даша. – Хотя… мальчишки в детстве в это время уже купались.

Вдруг Норман резво скинул брюки и рубашку, остался в одних плавках и с разбегу бросился в воду. Женщины ахнули.

– Вот это да! – вырвалось у Дарьи.

Услужливый переводчик тут как тут.

– Дама сказала, что она любит таких мужчин!

– Дима, ты неправильно перевел… не так, – щеки девушки покрылись румянцем.

Норман, поигрывая мускулами на атлетически сложенном теле, медленно вышел из воды, красуясь перед зрительницами, и, бросив загадочный взгляд на девушку, стал медленно надевать брюки.

– Ах, это выше моих сил! —воскликнула в душе корреспондентка и бросилась прочь от берега.

Уха уже поспела и писатели, рассевшись вокруг деревянных столов, дружно стучали ложками, выскребали вкусную мякоть. Когда выпили и закусили, русских потянуло на песни. Затянули наши, красивые, протяжные, поглядывая на германцев. Гостям требовалось ответить на вызов, а зарубежные писатели растерялись и не знали, что петь.

– Пойте, так надо! – скомандовала Дарья. Немцы запели баварские, маршевые.

Среди поваров номенклатурной дачи оказался бывший солист оперетты. Он, встряхнув пышной шевелюрой, выступил вперед и запел: «Много женщин есть на свете, но к одной несет нас ветер! …Дарья восторженно подтягивала: «Вы – божество, вы мой кумир!» – глядя прямо в глаза Норману. Хотя тот по-русски вряд ли понимал, но нежная мелодия, взгляд влюбленной девушки, сама атмосфера раскованности и доверительности, установившаяся среди братьев и сестер-писателей, подталкивала к доверчивости. Редактор восхищенно смотрел на девушку, и Дарья была счастлива. Никогда до этого она не знала, что любовь может обходиться без слов: достаточно долгих искренних взглядов, прикосновения жарких пальцев, довольно небольших подвигов – и ты понимаешь, что любишь и любима.