Одной из ключевых фигур в формировании эмоциональной устойчивости является привязанность. Если в детстве у ребёнка был надёжный взрослый, к которому он мог обратиться в тревоге, которого он чувствовал рядом не только физически, но и эмоционально, то даже сильные стрессоры не оставляли в психике разрушительного следа. Такой взрослый назывался «надёжной базой» – это человек, который помогает ребёнку успокоиться, восстановиться, обрести опору. Но если взрослый сам был тревожным, отстранённым, непоследовательным или непредсказуемым, привязанность становилась небезопасной. Ребёнок начинал воспринимать мир как опасное место, где нельзя быть уязвимым, нельзя ошибаться, нельзя расслабляться.

Иногда тревожность закладывается в детстве через гиперконтроль. Родители, желая «лучшего», стремятся оградить ребёнка от любых рисков, не дают ему опыта самостоятельности, контролируют каждый шаг, вмешиваются в каждое решение. Снаружи это выглядит как забота, но внутри ребёнок усваивает: «мир опасен, я сам не справлюсь, мне нужен кто-то, кто будет всё держать под контролем». Когда такой ребёнок вырастает, он или продолжает искать внешнюю фигуру контроля – в партнёре, начальнике, авторитете – или сам становится сверхконтролирующим, не умеющим отпускать ситуацию, изматывающим себя бесконечным анализом и подготовкой ко всему. Его тревожность – это след зависимости от внешнего регулятора, которого в какой-то момент рядом не окажется.

Есть и другой сценарий – эмоциональная отстранённость. Когда родители физически присутствуют, но эмоционально недоступны. Они могут быть заняты своими проблемами, карьерой, внутренними конфликтами. Ребёнок остаётся наедине со своими чувствами, учится не просить помощи, адаптируется, развивает гиперответственность и раннюю зрелость. Но внутри него поселяется базовое ощущение одиночества и тревоги. Он не знает, что значит быть понятым, поддержанным, он не знает, как звучит голос, говорящий: «Я рядом, ты в безопасности». Его тревожность – это след от отсутствия связи.

Существуют семьи, где тревожность передаётся как наследство – не генетически, а через поведение. Если мать или отец постоянно тревожатся, озвучивают катастрофические сценарии, переоценивают угрозы, избегают контакта с новыми ситуациями, ребёнок, как губка, впитывает эту модель восприятия мира. Он учится, что жизнь – это опасность, что в каждом действии скрыта угроза, что расслабляться нельзя. Он формирует сверхбдительность, у него развивается гиперсенсорика к любым изменениям – в настроении других, в атмосфере, в собственном теле. Эта тревожность – не его, но она становится частью его идентичности.

Нельзя не упомянуть и о такой травме, как эмоциональная нестабильность в семье. Конфликты, агрессия, разводы, алкогольная зависимость, эмоциональные качели – всё это разрушает у ребёнка ощущение предсказуемости. Он не знает, чего ожидать завтра. Сегодня – любовь, завтра – крик. Сегодня – спокойствие, завтра – тишина, в которой прячется угроза. Постоянное напряжение становится его фоном. Он живёт в режиме ожидания удара. Даже если во взрослой жизни всё стабильно, эта программа продолжает работать. Человек не может расслабиться, потому что бессознательно ожидает катастрофу.

Нельзя говорить о тревожности, не затронув тему стыда и вины – чувств, часто насаждаемых в детстве через воспитание. Когда ребёнку говорят: «Не плачь, ты уже большой», «Ты мальчик, не имеешь права бояться», «Что скажут люди?», «Из-за тебя мне стыдно» – он начинает ощущать свои чувства как нечто неправильное, опасное, заслуживающее наказания. И тогда тревожность становится вторичной реакцией на подавленные эмоции. Он не боится ситуации, он боится собственной реакции на неё. Он заранее испытывает тревогу, что снова почувствует то, что нельзя чувствовать. Эта тревожность – это внутренняя цензура, диктат стыда, вшитый в эмоциональную систему.