И уже никогда жизнь не будет прежней.

Отец подсел к Ане и взял ее руки в свои. Заглянул в глаза.

– Аня. Врачи говорят, что у тебя опухоль мозга.

Девушка дернулась, словно ее ударило током, но попросила:

– Продолжай, папа.

– Они считают, что нужно немедленно начинать химиотерапию. Думаю, нужно послушать их, а затем все-таки отправиться на консультацию за границу.

– Алекс, а ты не можешь пригласить профессора в нашу страну? Ну, чтобы не возить Аню туда-сюда… – внезапно высказала здравую мысль Лика, и все удивленно на нее уставились.

– Пожалуй, надо такой вариант обдумать. Действительно, устроим консилиум здесь, у нас условия ничуть не хуже. А чего нет, достанем и доставим.

– Бабушка… Я догадывалась с самого начала, что мои дела плохи. Но… надеялась, что пронесет, – Аня попыталась улыбнуться, но губы задрожали, и она разрыдалась.

Шла уже вторая неделя химии. Аня плохо ее переносила: ее постоянно рвало. После того, как добавили облучение, волосы начали стремительно выпадать. Вера пригласила в палату парикмахера, и та соорудила на внучкиной голове стильный ежик, который удивительным образом ей шел. Огромные, с шоколадным оттенком глаза на худеньком лице, казалось, стали еще больше, и у Веры щемило сердце при каждом взгляде на внучку: такой незащищенной, трогательной и юной выглядела она, в своей розовой шелковой пижамке, с тонкими прозрачными руками…

И профессор из Германии, и другой – из Канады, и остальные пять светил онкологии в один голос заявили, что операцию делать слишком поздно. Оставалась слабая надежда на химию да на лучевую терапию. Но после первых результатов Максим Леонидович пригласил Веру в свой кабинет и сообщил:

– Три месяца.

Сообщил правильным тоном, каким уже сотни раз сообщал родным больных сроки, оставленные судьбой для их близких.

Вера вернулась в палату, в которой почти все время находилась рядом с внучкой. Иногда ее сменяла Анжелика, но от нее было мало толку: она все время плакала, но не могла ни подставить судно, ни остановить капельницу.

Вера же просто физически не могла бросить Аню – ей казалось, что, уходя из больницы, она оставляет в палате номер двенадцать свою душу, и бродила по городу, как робот: заехать в свою квартиру, взять то; заехать в особняк, взять это… Купить книгу. Зайти в супермаркет за любимыми Аниными конфетами. И вспомнить, что Аня не может ни читать, ни есть. И что она медленно умирает, а вместе с ней – Верино сердце.

За окном стремительно темнело: стояло то время года, когда вечер наступает внезапно, как ночь в пустыне.

– Не включай свет, бабушка, – попросила Аня. Она лежала на белоснежной постели, Вера видела лишь ее яркие глаза. Присела рядом, взяла внучку за руку и легонько сжала ее.

– Не тошнит? – спросила, нежно поглаживая ежик на Аниной голове.

– Я уже не знаю… Мне все время плохо.

Они помолчали.

– Папа постоянно спрашивает, чего я хочу, словно торопится исполнить мое последнее желание.

– Аня… – начало было Вера Николаевна, но Аня остановила ее взмахом руки.

– Не надо, бабуль. Вы скрываете от меня правду, но я чувствую, что умираю. И у меня нет – веришь? – нет никаких желаний! Папа все мои желания предупреждал. Да я уже почти весь мир объездила благодаря ему!.. Знаешь, я хотела бы лишь одного…

Аня сделала неловкую паузу и печально улыбнулась – наверное, улыбнулась, потому что Вера плохо различала в полутьме ее лицо. Лишь догадалась, что речь пойдет о самом сокровенном, и ласково погладила Аню по руке, как бы поощряя – продолжай, родная, говори, мы на все готовы ради тебя.

– Лишь одного, – повторила Аня. – Понять, что значит – любить. Любить парня, ходить на свидания… У меня ведь ни разу в жизни не было таких отношений – ну, как в кино. Или в книжках. Ну, знаешь: «Я не думаю о тебе только тогда, когда ты рядом»… Не помню, где я это прочитала, но так всегда хотелось это испытать. Господи, как жаль, что – не успею…