Он устремил на меня хмурый взгляд. А я так же хмуро посмотрела в ответ.

Второй мужчина, одетый в простой ханбок и мешковатые штаны, сжимал в руке витой посох из черного дерева. Он смотрел на меня с непонятной заинтересованностью, от которой я начала волноваться. Его глаза, в отличие от глаз Крысолова, не горели серебром, они были карие, окруженные темными синяками. В их глубине, кажется, плавали вечные вопросы и ответы, знания и мысли, мудрость и удивление. Его волосы, обрезанные до подбородка, были цвета красно-коричневой осенней листвы. Он наклонил голову – то ли в знак приветствия, то ли в знак предупреждения.

Скорее всего, последнее.

Я не ответила ему каким-либо жестом, но мои пальцы снова потянулись к кинжалу.

– Вряд ли это можно назвать подслушиванием, – холодно сказала женщина. – У тебя слишком громкий голос, чтобы его не услышать.

Беловолосый мужчина справа от нее, кажется, с трудом сдержал смех, прежде чем вернуть лицу прежнюю безмятежность.

– Я вижу, у нас гости, – пробормотал токкэби с посохом. – Надеюсь, ты не забудешь нас представить друг другу?

Крысолов бросил искрящийся взгляд через плечо в мою сторону.

– Син Лина, познакомься, это Чон Кан, Пак Хана и Ким Чан. – Он покосился на Кана, того самого токкэби с посохом. – Надеюсь, вам этого достаточно.

В присутствии этих пугающих меня бессмертных я вдруг осознала, что покрыта грязью и все мое лицо в синяках. Я выпрямилась, не сказав ни слова, лишь сжала рукоять своего кинжала так сильно, что заныли костяшки пальцев.

– Это честь для меня, – ледяным тоном сказала Хана, кривя губы в презрительной улыбке.

В ее голосе сквозило отвращение, от которого мне стало не по себе.

– Мне бы очень хотелось сказать то же самое, – не успев подумать, сладким тоном ответила я.

Глаза Ханы вспыхнули, и Чан напрягся. Но, прежде чем она успела что-то сказать, Кан устало повернулся к Крысолову:

– Ханыль[5] Руи, не хочешь ли объясниться?

Я кинула взгляд на Токкэби, но тот одарил Кана лишь невозмутимой улыбкой. Ханыль Руи… Ну конечно, у Крысолова должно быть собственное имя, отличное от того, которым его называли в Сунпо. Внутри у меня все сжалось от тревоги – я с новой силой ощутила грозящую мне опасность.

– Лина, – заговорил Крысо… Руи, – и я заключили небольшую сделку.

– О боги! – Лицо Кана заметно побледнело, а взгляд устремился на песочные часы на моей шее. – Руи…

Мне доставило удовольствие то, что в его голосе слышалось неподдельное беспокойство. Мысль о том, что я все-таки могу представлять для них угрозу, тоже порадовала.

Но император словно не слышал его.

– Хана, дорогая. – Руи повернулся к темноволосой женщине. – Проводи Син Лину в гостевое крыло. Ей не помешает ванна.

Мои щеки вспыхнули, когда он и его спутники захихикали.

Лишь Кан молчал и задумчиво хмурил брови. На мгновение мы встретились взглядами, и мне показалось, что в темных глубинах его глаз плещется сочувствие.

Но мне не нужна была его жалость.

– Сюда, – элегантно наклонив голову, сказала Хана, направляясь к выходу из тронного зала. Подол ее золотого платья скользил по блестящему полу.

Я не сдвинулась с места, лишь перевела глаза на Крысолова.

Наши взгляды скрестились, и его улыбка слегка померкла, когда я показала ему ту частичку Жнеца, которая все еще существовала во мне. Пусть он увидит смертельный и хищный блеск в моих глазах, словно говорящих: «Вы заключили глупую сделку, ваше величество».

Прошло несколько секунд, и его челюсти чуть сжались. И тут я почувствовала на языке вкус победы – сладкий и пряный.

Хромая, я прошла мимо него, постаравшись посильнее задеть его своим плечом. Он не шелохнулся, но мне все-таки удалось уловить его недовольство.