Другое обоснование, не противоречащее приведенному выше, затрагивает судьбу другой части договора и состоит в следующем.

В подтверждение запрета на продажу чужого устанавливается отдельная ответственность за одно только заявление о том, что продаваемая вещь принадлежит продавцу, с сохранением действия этой ответственности при недействительности продажи. Как представляется, содержащееся в каждой продаже явно или подразумеваемым образом заявление о том, что вещь принадлежит продавцу, никому не заложена и т. д., приобретает значение самостоятельного обещания, за нарушение которого продавец несет самостоятельную ответственность, даже если продажа в целом и оказалась ничтожной.

Заявление о продаже своей вещи не создает иного обязательства, помимо обязательства ответственности, сближаясь в этом отношении с гарантией (удобство которой также и в том, что она не связана с виной). Сохраняют действие и все условия договора, необходимые для исполнения обязанности об ответственности.

Выше уже говорилось, что последствия такого сравнительно несложного и в высшей степени справедливого механизма (ибо кто может усомниться в справедливости ответственности за ложность заявления о принадлежности вещи продавцу?) могут иметь громадное оздоровляющее действие на оборот имущества. По моему мнению, эффект будет сопоставим или даже превосходить все иные имеющиеся паллиативы (в том числе правило п. 2 ст. 223 ГК о мгновенной приобретательной давности с его широкими толкованиями) в этой части.

Думаю, что созданный нашим правом оригинальный механизм включения ответственности за эвикцию при поддержании идеи о ничтожности продажи чужой вещи в систему гражданского права является логичным, стройным, понятным и справедливым. Весьма важно также и то, что при этом не пришлось прибегать к сложным теоретическим натяжкам и фикциям. Я бы отнес его к наиболее ярким юридическим свершениям российской юридической мысли последних десятилетий.

Та тотальная перестройка правового механизма и юридических представлений, которые влечет принятие концепта вещного договора, так или иначе задевает множество сфер частного права. Конечно, на первом месте находится система взглядов, связанная с передачей права, о чем мы уже говорили.

На самом деле права, конечно, не передаются, а устанавливаются, т. е. волеизъявлением обладателя права прекращаются у него и возникают у получателя права. «Передача есть материальное действие, которое не может совершаться относительно невещественного предмета, каким является право»[61].

Этот механизм передачи (установления) субъективного права принципиально не отличается (и не должен отличаться, поскольку здесь затрагиваются фундаментальные качества права вообще[62]) от установления обязательства. Разница лишь в том, что при установлении обязательства должник обязывается и тем самым создает право кредитору. А при передаче права обладатель права лишает себя принадлежащего ему права, и это сродни установлению обязательства в том смысле, что в обоих случаях лицо ухудшает свое юридическое положение.

Впрочем, существует концепция, согласно которой права не устанавливаются актом воли, а буквально передаются, точно так же, как вещи. При том что эта концепция, как видим, не перегружена рефлексией, один логический аргумент она все же использует: если считать, что права не передаются, а устанавливаются сделкой[63], то невозможно объяснить тождественность прав при передаче.

На самом деле здесь просто упускается из виду, что весь механизм передачи права полностью подчинен действию того фундаментального правила, которое только что приводилось.