Сделано в Италии? Темная сторона моды Джузеппе Иорио

Внедорожник, подпрыгивая, медленно наматывает километры по разбитой, залатанной до безобразия дороге. Ведущий машину Серджио не отрывает глаз от асфальта, стараясь объезжать многочисленные выбоины. Он хороший водитель и не выглядит уставшим, и я удивляюсь, как он отлично держится после пяти часов за рулем.

Время от времени я выглядываю в окно, за ним полумрак. На часах половина четвертого этого стылого февральского дня, и скоро темнота поглотит окружающее нас небытие. Дисплей на приборной панели показывает температуру на улице – 20 градусов ниже нуля.

Мы проезжаем через заброшенную деревню – несколько низких домиков, окруженных кучами грязного снега. На улице ни души. Перед глазами яркими пятнами проплывают огни домов. Я думаю о людях, которые здесь живут. За каждым из этих окон – семья, дети, те самые дети, каких я видел сотней километров раньше, возвращавшихся из школы, в деревне, неотличимо похожей на эту: такие же дома, такой же холод, такое же запустение.

Я понятия не имею, как называется это место, может быть, у него даже нет названия. Уже несколько часов я не видел ни одного дорожного знака, и это невероятно приятно – ехать вот так, без каких-либо ориентиров. На мгновение возникает странное ощущение, что это путешествие никогда не закончится, что дорога будет продолжаться вечно, а дома всегда будут выглядеть одинаково, как в игре зеркал.

– Где мы? – нарушая молчание, спрашиваю я Серджио.

– Все еще Молдова, – отвечает он.

Н-да, Молдова. Все еще она.

Я устал. Казалось бы, я уже должен был привыкнуть к таким путешествиям: каждую неделю я езжу в Румынию и Болгарию и обратно. За моими плечами 300 тысяч воздушных миль в год. На машинах, которые много хуже этого внедорожника, я исколесил половину Восточной Европы вдоль и поперек. Может быть, наступает момент, когда переключатель в мозгу щелкает и внутренний голос вопит: хватит!

Сегодня я ужасно устал, но не потому, что после пяти часов езды по обледенелой разбитой дороге моя спина приняла форму спинки сиденья. Нет. Я устал видеть это мрачное небо, темное от сопровождающей меня тоски, я устал видеть одно и то же слишком много лет, я устал молчать.

Но я молчу. Мы с Серджио уже исчерпали аргументы в бессмысленных спорах в первый час нашей поездки, и, если бы мы заговорили сейчас, мы бы говорили о вещах, которые нам не нравятся, ни ему, ни мне. Мы бы говорили о том, что мы видим, о нищете и убогости, мимо которых мы проезжаем, об этой стране, которой даже нет на карте, о несчастных людях, о контактах, которые мне предстоит завязать, и о руках, которые я должен пожимать, улыбаясь и закрывая глаза на все, что меня окружает.

Лучше уж помолчать. Лучше смотреть на вещи невидящими глазами, чтобы потом не держать ответ перед собственной совестью. До сих пор так и было. Теперь хватит.

У меня болит голова. Все как всегда: боль сжимает виски, воспламеняет мысли, раскаляет мозг.

Маленькие домики, бедные люди, и я здесь, поездка за поездкой, в поисках самых затерянных мест, в поисках очередной нищеты, с каждым разом все более глубокой. Хватит. Я хочу видеть эти вещи, хочу на этот раз смотреть убожеству и лишениям прямо в глаза, и, быть может, головная боль исчезнет.

Я думаю, что здесь, если с кем-то произойдет несчастный случай или кто-то серьезно заболеет – ему конец: в такие деревни врач не приедет, потому что даже не сможет окупить расходы на бензин. Поэтому здешние люди, если заболели, обходятся тем, что есть, или напиваются и ждут, пока болезнь сама пройдет… Если пройдет.

Я снова вижу старика, разгребающего снег на пороге пивзавода. Ему лет 70, пенсия – 20 евро в месяц, и он вынужден убирать снег, чтобы заработать на хлеб.

Я опять прохожу мимо дряхлых стариков, сидящих у дверей своих домов; мимо детей, играющих на улице; мимо женщин, выходящих с фабрик; мимо пьяниц, их много, они валяются на тротуаре или бредут, шатаясь, упившись самой плохой водкой в мире.

И молодежь – молодые мужчины, неподвижно уставившиеся в пространство, руки в карманах пиджаков, свисающая с губ сигарета; девушки, совсем юные, поджидающие клиента у дверей маленьких ресторанчиков, где часто бывают иностранцы. Люди, лишенные будущего.

Мысленно я слышу их разговоры. Их болтовню на незнакомом мне языке, но, мне кажется, я понимаю все, о чем они говорят. Что на улице, что в домах разговоры одни и те же, и всегда на одну и ту же тему: как выжить. Дети задают взрослым обычные вопросы, обычные для всех детей, которые хотят все знать, а взрослые отвечают им односложно, потому что развернутых ответов у них нет. Ответов, касающихся будущего, здесь не существует.

Меня вгоняет в уныние это ощущение пустоты. Меня злит осознание того, что они понятия не имеют, как все обстоит на самом деле.