Хочется в ответ укусить ее посильнее, выдать что-то обидное, но в голове пусто, да и сил нет выдумывать.

Сенечка! Надо же! Какие мы ми-ми-мишные! Молча отхожу в сторону, давая ему возможность самому с ней объясняться.

Наши тюбы, сдутые и сложенные в специальные сумки, инструктора крепко-накрепко привязывают к веткам высокого дерева, разместив на их развилке. Сумки тяжелые - мужчины вчетвером с трудом поднимают их до нужной высоты.

Идем.

Вещи в рюкзаке тяжело оттягивают плечи. Дождь, начинавшийся, как мелкая морось, теперь хлыщет, как из ведра.

До боли в глазах всматриваюсь в тропу, по которой приходится двигаться - в такой темноте с трудом удается различать крупные преграды на пути, типа большого валуна или ветки, а уж на мелких камешках или по траве ноги постоянно ужасно скользят. Инструктора, видимо, привыкшие к такой дороге, идут почти без напряга, а вот туристы то и дело падают, сдавленно матерясь по-русски.

- Во угораздило нас, да, Ась? - Варька, поравнявшись со мной, пытается заглянуть в лицо.

- Угу.

- Может, давай, я твой рюкзак немного пронесу? - ее вещи неожиданно подхватил Леон, по-видимому в благодарность за проведенную с ним ночь.

- Да не надо. Я сама, - возражаю я, поправляя натирающие плечи лямки.

- Ты обижаешься на меня?

- С чего бы вдруг? - и правда, с чего бы? Ну, поругались немного вчера в гостинице, но ведь так, без оскорблений. Подумаешь, не сошлись взглядами. Но из-за голубых каких-то потерять лучшую подругу? Нет уж!

- Ну, что я вам с подлецом помешала?

А! Ты про это?

- Нечему там было мешать! - самозабвенно вру я.

- Хм. А мне показалось... Ну, ладно, может, и показалось просто... Но как он оказался у нас в палатке? Как он узнал, что мы рядом лагерем стоим? И чего пришел к тебе? Что хотел? - входит во вкус Варька.

Оглядываюсь. Становится немного светлее, и поэтому мне хорошо видно идущих чуть в отдалении туристов из группы Соколовского. Мерзавец, естественно, свою селедку под руку ловит, когда она поскальзывается (скорее всего, специально)! Прижимает к своему боку. Она (нашла время тоже мне!) радостно смеется, обхватывая его за талию руками! Вот же... Ноги разъезжаются по мокрой траве! Ой! А-а-а-а!

15. 15 глава. Некрасивая

Ульяна виснет на мне, ноет и причитает. Сначала негодует на судьбу из-за того, что непогода невовремя разыгралась. А потом, потихонечку переключается на Лену и Илью, по вине которых оказалась "в этой мерзкой стране". Таким Макаром скоро и до меня дойдёт в своих претензиях.

- Хорошо хоть ты, Сенечка, - и как она такой вариант моего имени выдумать сумела? Меня Сеней даже мать в детстве не называла! Всегда ненавидел этого "Сенечку". - Узнал о том, что опасно останавливаться там, где был наш лагерь? Иначе нас точно бы смыло! Ой, мамочки! Я так испугалась!

Хм, меня Ульяна неожиданно решила выставить героем? Да-а! Ну, окей, подкат защитан.

Развлекаю себя отвлеченными мыслями под болтовню Ульяны: "Вот, Арс, нормальная же баба, эта Улька! Нахваливает тебя! В рот, можно сказать, заглядывает! На все готова ради тебя, даже в поход пошла! Да что там! Даже в Турцию за свой счет, чтобы тебя захомутать, рванула!"

Но на смену этим, восхваляющим идущую рядом женщину, мыслям, упрямо лезут другие, ругающие ту, которая, не оглядываясь, чешет впереди.

"Вот же упрямая, вредная, наглая! Всё ей не так! Я тут волнуюсь, чтобы с ней чего не случилось, пока меня рядом нет! А она "иди к своей селедке"! Да я к тебе больше и не подойду никогда! И бутеры твои есть не буду, даже не предлагай! И не интересна ты мне абсолютно!"

Но взгляд все время ищет ее спину, ее косу, лежащую сбоку на рюкзаке, ее ягодицы, обтянутые узкими шортами. Что она там про диету говорила? Глупая, глупая женщина! Есть бабы, которым не нужно худеть от слова совсем. Потому что немного лишнего веса им к лицу! Вот у Насти, например, все на месте - и грудь, и попа. Ну, не нужно ей становиться такой, как селед... то есть не нужно ей уподобляться женщинам, больше на подростков похожим, у которых и подержаться-то не за что! И как бы я не издевался над нею, упоминая ее же лишние килограммы, делал я это вовсе не потому, что считал килограммы эти уродливыми! Просто это - ее явное больное место. А иногда, после того, как она в очередной раз делала мне какую-нибудь гадость, очень хотелось ударить именно по больному!