– Это Граф,– шепнула Зина, едва Нина Викторовна отошла от стола, – ты с ним не связывайся. Хочет он котлету – отдай, пусть жрёт, и молчи. Он всегда с ножом ходит. – И, понизив голос так, что Надя едва разбирала слова, сообщила: – Его папа кого-то зарезал и в тюрьме сидит. Граф говорит, что он тоже кого угодно запросто ножом пырнёт.

Надя недоверчиво посмотрела на Графа: высокий, худенький – кожа да кости, светлые волосы острижены под машинку. Нет, он не показался страшным, он был даже чем-то похож на её старшего брата. А может быть, и не был похож – время уже стирало из её памяти черты и брата, и сестёр, и родителей.

После обеда Тинка вернулась в комнату уже с шёлковой ниткой в руках. Пригласив Галю в ассистенты, она принялась за дело. Ухо обожгло огнём, на глаза навернулись слёзы, но Надя не пикнула.

– Молодец, – похвалила Тинка, – давай второе ухо. Теперь платок повяжи,– командовала она, и не говори никому, а то увидят, вытащат нитки, уши зарастут, и придётся опять колоть.

Целую неделю Надя ходила в платке, а по вечерам девочки передёргивали нитки, не давая им врастать, и протирали ей уши одеколоном. Она вытерпела всё, а когда уже можно было вставлять серёжки, та же Тинка со знанием дела сообщила:

– Не вздумай серёжки вставить. Увидит директор – оторвёт вместе с ушами, он у нас строгий!

Серёжки так и остались лежать в коробке. Пелагея Григорьевна скоро подарила ей ещё одни, голубенькие, под цвет нового платья, но это уже другая история.

Несколько дней на обед подавали макароны и кашу, и Граф к их столу не приближался. Надя спокойно заканчивала свой обед, ей нравились и суп, и каша, и макароны. В субботу, перед обедом, по коридорам опять поплыл приятный запах жареного мяса. На этот раз Надя, наученная горьким опытом, заранее решила начать обед с котлеты вопреки установленному воспитателем порядку. Едва она взяла в руки вилку, у их стола, как из-под земли, вырос Граф. Ухмыляясь, он потянулся за котлетой. Через мгновение Надина вилка с силой вонзилась в котлету, пробив её насквозь, тарелка треснула. Реакция у Графа оказалась превосходной, уже коснувшись котлеты пальцами, он успел отдёрнуть руку. Ошалело глядя на девочку, Граф покрутил пальцем у виска:

– Дура, ты что вытворяешь? Сопля!

– Не подходи! совсем не по-детски, сквозь зубы, предупредила она, демонстративно выставив вперёд вилку.

– Вот ёжик,– рассмеялся Граф. – Да лопай ты свою котлету! – И добавил, обращаясь уже к зрителям: – Страшнее Ёжки зверя нет! – Граф легонько похлопал девочку по спине и притворным голосом попросил: – Не пугай, а то ведь заикаться стану. Хочешь, я тебе и свою котлетку отдам?

Надя молчала, не сводя с обидчика настороженных глаз, готовая в любой момент пустить в ход свою вилку.

Свою котлету он, конечно, не отдал, да Наде и одной хватало, но зато с того дня в столовой никто не покушался на её порцию.

– Внезапное нападение – половина успеха. Молодец Надька. Так и надо.– Тинка ласково похлопала новенькую по спине, – лупи всех подряд.

– Зачем учишь этому, она же маленькая, – упрекнула Зина.

– Учу выживать, она должна уметь за себя постоять.

– Вот и привыкнет всё решать кулаками.

– Пусть привыкает, зато не будет на эти кулаки сопли наматывать.

С лёгкой руки Графа прозвище Ёжик так и прилипло к ней на долгие годы, заменив настоящее имя.

***

Перед Седьмым ноября все детдомовцы получили от шефов подарки. Девочки крутились перед зеркалом в новых платьях, а Надя всё ещё держала свой подарок на коленях, ощупывала бумагу и старалась угадать, что в ней. Ожидание подарка куда приятнее, чем сам подарок. Ждать можно долго, но стоит развернуть бумагу, и сюрприз сразу же перестанет быть сюрпризом. До вечера она перекладывала бумажный свёрток из тумбочки на кровать и обратно и наконец, напитав свою душу радостью, решилась разорвать бумагу.