– Ошибаешься, не один! – Семён повернул мать лицом к Наталье и Гулечке, – вот и мои сопровождающие, они всегда будут со мной, не переживай, я теперь под присмотром.
Вместо ответа Валентина Михайловна обняла сразу обеих, поцеловала Наталью в голову и прошептала:
– Спасибо, доченька, дай вам Бог счастья! – и, ласково посмотрев на ребёнка, добавила: – А я и не знала, что у меня такая большая внучка выросла! А косы-то, косы! Ой, береги, алтайские мальчишки такие бойкие!– и счастливо рассмеялась: – Не бойся, я тебя в обиду не дам!
Наталья успокоилась и с любопытством поглядывала по сторонам. А это что?– поинтересовалась она, показывая на небольшой домик с закрашенным белой краской окном.
– А это наш медпункт, только работать там сейчас некому. Медичка вслед за мужем на войну убежала – раненых спасать, да не уберегла ни его, ни себя…царство им небесное,– Валентина Михайловна перекрестилась, – сиротку теперь бабушка воспитывает,– пояснила она уже Наталье.
За разговором не заметили, как прошли всю длинную улицу и оказались у предпоследнего дома, точнее домишки с двумя окнами и живописно осевшей крышей, огороженного невысоким, подгнившим штакетником. Валентина Михайловна распахнула калитку, пропустила гостей вперёд, незаметно перекрестила со спины, благодаря Бога и всех святых сразу, по великой милости которых счастье выбрало именно её избушку, и поспешила следом.
На новом месте Наталья освоилась быстро. К деревенскому дому ей не привыкать: всё детство провела в деревне. Не успев осмотреться, она уже наводила порядок в деревенском медпункте.
Казалось, и оглянуться не успела, а за столом рядом со старшей дочерью Гульнарой уже сидели два сынишки с разницей в возрасте в полтора года, но похожие, как близнецы. Наталья не могла нарадоваться. Как медик она понимала, насколько тяжёлыми были ранения у её мужа, готова была ко всему, но прогнозы врачей не подтверждались, его психическое здоровье не вызывало никаких опасений. Семён работал на электростанции, а в свободное время плотничал. Материнская избушка его стараниями превратилась уже в добротный дом, в котором всем хватало места.
По деревенским меркам их семья была не многодетной, и, когда Наталья поняла, что будет ещё один ребёнок, она не раздумывала – счастье лишним не бывает. Так на свет появилась ещё одна дочь с красивым именем Надежда. На голове новорождённой малышки во все стороны торчали густые, длинные волосы, которые делали её похожей на ёжика и вызывали невольную улыбку. Надежда качалась в зыбке, мусолила соску ещё и понятия не имела, как неласково обойдётся с ней судьба. А пока она была младшенькой, росла здоровенькой и бойкой, всеобщей любимицей. Гульнара играла с сестрёнкой, кормила её, водила гулять, учила рисовать карандашами и гордилась, что у трёхлетней малышки всё так хорошо получается, а Надюшино место в люльке уже занимал её младший братик, двухмесячный Ванюша.
***
Валентина Михайловна проснулась рано, хотелось ещё понежиться в постели, но заставила себя сесть. С вечера она поставила тесто, пора было растапливать печь. Пошарив в темноте по столу, она нашла свои таблетки, положила одну в рот и привычно проглотила, не запивая. После известия о тяжёлом ранении сына она перенесла инсульт, но здоровье, казалось, восстановилось. Сыну она об этом даже не сказала, а вот с невесткой посоветовалась. Теперь, когда появился рядом личный доктор, она чувствовала себя уверенно, спокойно и даже иногда пренебрегала таблетками.
– Сиди не сиди, а вставать надо,– заставляла она себя, подавляя соблазн положить на подушку тяжёлую голову, и решительно поднялась с кровати. Сделав несколько шагов, как подкошенная, рухнула на пол. Наталья, уловив характерный звук, мгновенно проснулась, включила свет и подбежала к свекрови. Лицо Валентины Михайловны было искажено: один глаз закрыт, рот перекосило, безжизненные рука и нога не реагировали на прикосновения. Вдвоём с Семёном они перенесли больную на кровать, а через несколько минут Наталья уже сделала необходимые уколы и установила капельницу. Больной хуже не становилось, но и улучшения не наступало. Правая нога и правая рука оказались парализованными, речь нарушена настолько, что понять, что она говорит, стало почти невозможно. Первые дни она пыталась что-то сказать, а потом и совсем замолчала, только беззвучно шевелила губами, переводя взгляд с одного внука на другого, и виновато смотрела на Наталью, которой её болезнь прибавила столько забот.