И Жан снова сломался. Сквозь слёзы, он подбежал к ней, протянул тазик и успокаивающе гладил по спине, продолжая негромко напевать песню, чтобы перебить кашель матери. Та, сгибаясь от боли, выплюнула сгусток крови, а после, как ни в чем не бывало, легла на кровать, прикрыв глаза. Жан несколько раз погладил её по волосам, а затем испуганно отдёрнул руку как от огня – между пальцев остался клочок тонких волос.

Кашель матери стал единственным звуком, который Жан слышал. Через пару недель опухоль распространилась в средостение и лимфатические узлы шеи, и теперь это затрудняло речь мамы, позволяя ей просто лежать на кровати и смотреть в одну точку.

Парень стал спать прямо в палате на стуле, потому что та каждую ночь просыпалась от кашля и не могла вздохнуть. Приходилось её немного нагибать, чтобы кровь, гной и слизь смогли спокойно выйти.

В один из дней, когда Жан кормил маму, её снова вывернуло в тазик, вперемешку с гноем и кровью.

– Не нужно, – прохрипела мама сквозь силы.

– Не нужно кормить тебя?

Мама качнула головой и громко закашляла, прикрыв рот салфеткой.

– Не нужно жалеть меня, – каждое слово давалось ей с таким трудом, что отбирало последние силы. – Все мы когда-нибудь умрём: твой отец, твои друзья. Ты тоже когда-нибудь умрёшь. Просто, я уйду немного раньше.

– Не говори так.

– Не говорить что? Очевидные вещи? – она поманила Жана пальцем, чтобы тот наклонился и ей не пришлось тратить силы на голос. – Послушай, малыш. Первое время будет очень сложно. Не смей опускать руки, понял? Ты не просто ребёнок. Ты мой сын, Жан. Мой, – Жан поднял голову к потолку и закрыл глаза, чтобы сдержать слёзы. – Если вдруг тебе нужна будет поддержка, если вдруг станет плохо и невыносимо – положи руку на сердце, – она взяла его руку и положила себе на грудь. Под тонкой кожей и больничным халатом парень едва мог уловить удары. – Твоё сердце – моё сердце. Знай, сынок, что тебя я никогда не оставлю одного.

После работы Жан снова шёл в больницу. Сегодня он прихватил сказку «Сказание о скале», которую кто-то оставил на стройке, где он подрабатывал.

Как обычно сев перед изголовьем кровати, чтобы хорошо было видно лицо матери, Жан начал читать сказку.

– Жан, ноги, – тихо прошипела она, елозя на постели.

Мальчишка тут же отбросил книгу и принялся разминать стопы, сгибать и разгибать ноги в коленях.

– Болят?

– Такое ощущение, что я их не чувствую.

Если бы у женщины в тот момент были силы, то она бы почувствовала, как ладони сына ослабли, а затем начали трястись. Жан отвёл голову к окну и прикусил губу, стараясь сдержать слёзы. За окном щебетали птицы. Он так хотел вывести маму на улицу, чтобы она, наконец, вдохнула свежий воздух; хотел принести ей твёрдую пищу, чтобы она, наконец, вспомнила вкус еды; он хотел просто выйти из этой чёртовой больницы, чтобы больше никогда не видеть эти мрачные коридоры.

– Спина.

Хрип мамы вытащил Жана из раздумий, как удочка вытаскивает рыбу на берег. Ему пришлось привстать, чтобы помочь маме сесть. Наклонив маму, он стал бережно массажировать спину, смотря за её реакцией.

– Такое чувство, что всё немеет.

Её шёпот был похож на тот, когда в детстве она читала Жану сказки на ночь. Её тяжёлое редкое дыхание заставила мальчика аккуратно положить маму.

– Уже лучше?

Мама молча повернула голову в сторону сына. Радужка её глаз была абсолютно чёрной. Она пристально смотрела на Жана, забывая даже моргать. Жан посмотрел на её грудь – ещё дышит.

– Голова!

Её визг заставил Жана соскочить с места. Он тут же нажал кнопку вызова персонала и сел рядом.

– Голова! Так болит! Сделай что-нибудь!