Некоторое время пальцы неподвижны. Неожиданно указательный палец быстро дергается вверх и тут же возвращается на прежнее место. И еще какое-то время пальцы неподвижны. Затем указательный палец вновь совершает свое резкое рефлекторное движение. Затем слышится сдавленный стон. Только тогда все пальцы приходят в движение – ладонь начинает одновременно выкручиваться из ловушки кольца и дергать наручник вниз насколько позволяет ржавая тонкая труба. Звон от резких соприкосновений наручников и трубы разрывает тишину звуком набата.

Сквозь оглушительный грохот слышен приглушенный крик охрипшим голосом:

–Прошу. Не надо. Он спустится на шум. Только хуже будет.

Охрипший голос принадлежит девушке в грязной мужской рубашке. Девушка с охрипшим голосом, как и рубашка, давно не мылась: слипшиеся длинные волосы змейками свисают с черного гимнастического мата, на котором та подневольно лежит на спине. Ее правая рука подтянута наручниками вверх к трубе где-то на расстоянии пару вытянутых рук от девушки с почти детскими пальчиками.

Девушка с почти детскими пальчиками перестает трясти трубу, пытается рассмотреть в темноте источник охрипшего голоса. Девушка с почти детскими пальчиками очень похожа на девушку с последнего постера разыскиваемых. Хотя она лежит на черном гимнастическом мате, подвальная грязь ее еще не коснулась: короткая стрижка волнистых волос соломенного цвета еще аккуратно обрамляет круглое лицо с широко раскрытыми от

близорукости глазами. На переносице до сих пор видна

– 6 -

небольшая вмятина от дужки оков. Белая нежная кожа покрыта россыпью мелких веснушек. Простые джинсы и майка с принтером большого города безукоризненны,– добротная одежда из дорого бутика. Ноги босы. Ступни неприлично выходят за пределы прямоугольника мата,– пятками касаются цементного пола. Ступни выдают высокий рост девушки. Таких в школе дразнят дылдами, подсознательно завидуя их модельной внешности. Девушка с постера еще не привыкла к темноте:

– Тут кто-то есть?

Охрипший голос откликается сразу:

– Да. Мы тут уже месяц. Может быть. Не знаю. Не считала дни.

Девушка с постера свободной рукой тянет в сторону веко левого глаза, пытаясь рассмотреть собеседницу:

– Мы..Кто мы?

Охрипшим голосом следует ответ:

–Вот. Смотри за мной еще лежит… Но, похоже, она уже не просто лежит.

Девушка с постера от испуга одергивает руку от своего века:

–Что значит не просто лежит?

Голос в ответ немного понизился, отчего хриплость в голосе почти исчезает:

– Ну…Не знаю. Я давно не слышала чтоб она шевелилась.

Девушка с постера от страха удостовериться в собственной догадке, продолжает задавать вопросы ради вопроса:

– Что значит не шевелилась?

Собеседница еще на полтона снижает голос:

–Ну… Она есть отказывается. Может ее уже и нет в живых. Я только имя ее знаю. Она Роза, по-моему. Вроде так она говорила. У меня голова постоянно болит. Могу что-то перепутать.

В кромешной тьме за соседним матом черными контурами выделяется еще одна пленница подвала. Бессильно опавшая кисть из наручников бледной линией сливается с линией очень тонкой руки и тянется к скелету в серой коже. На костистые ноги небрежно наброшена темно-грязная тряпка. Небрежной тряпкой выглядит также голова молчаливой пленницы. Роза, если так ее зовут, действительно не подает признаков жизни.

У девушки с постера страх нарастает до жути:

– А кто…

Ее прерывает звук скрежета ключа в замке подвальной двери.

Хрипота вернулась к пленнице-соседке:

– Тише. Идет. Опять этот кошмар. Только не перечь ему.

Дверь подвала со скрипом отворяется и впускает немного света вовнутрь. По лестнице вниз медленно, словно в кошмарном сне, кто-то спускается. Этот кто-то