Медведев. Любит, не любит… женский разговор… (встаёт) Я в туалет.

Полина Андреевна. В жёлтый иди.

Медведев (на ходу). Знаю.

Медведев выходит в левую дверь.

Маша. Надоел он мне – сил нет! Раньше хоть заботливый был, внимательный, а как машину купили – ничего ему, кроме своих «Жигулей» не надо, только с ней и возится.

Полина Андреевна. Так ведь не новую взяли.

Маша. Где ему новую… Рылом не вышел.

Полина Андреевна. Говорила тебе – не спеши за него! Сейчас бы, может, Костя тебя заметил, а? Ты вон, после родов, даже расцвела – ей Богу, похорошела!

Маша. Мам, какие роды, если б я замуж не вышла?! Ты прям как скажешь…

Полина Андреевна. Так ведь болит за тебя душа!

Маша. Таких, как я… у таких, как он, сто штук – после каждого концерта. Да и получше меня найдутся. Уж будь спокойна – он своего не упустит.

Полина Андреевна. Да откуда ты-то знаешь?

Маша. Мам, ну ты как ребёнок! Взрослые же все люди.

Полина Андреевна. А я всё же надеюсь, что будет у тебя и счастье, и любовь.

Маша. Много у тебя любви с отцом-то было? И ничего – живёте себе не хуже других. А про Костю я уже и забывать начала. Как он уехал. Как замуж вышла…

Полина Андреевна. И тебе… ухать бы вам отсюда. Полегче бы стало.

Маша (после паузы). Ты прям как в воду глядишь. Так уж и быть – скажу… Семёна в Чирково завучем приглашают. Там и жить можно при школе, две комнаты есть – директорская квартира, у директора-то свой дом. В декабре переедем, к третьей четверти. И до матери ему будет недалеко – тридцать километров всего, да по шоссе.

Полина Андреевна. Вот и хорошо, вот и отлично! У нас только будешь реже бывать…

Маша. А сейчас что – часто? … Ничего, налажу жизнь! Был у меня с Доренко давний разговор, до свадьбы ещё – правильно он мне мозги вправлял про семейную жизнь. Главное – нюни не распускать!

Полина Андреевна. Ты его слушайся, он тебе плохого не посоветует!

Маша. Своим умом пора жить… А его я теперь почти и не вижу.

Слева со стороны Костиной комнаты раздаётся грустная и мелодичная гитарная музыка.

Полина Андреевна. Надо же как – ведь нигде не учился. Иной раз играет – прямо за душу берёт.

Маша. И никто в него не верил – даже Пётр Николаевич… и эта Ниночка его… тоже.

Полина Андреевна. Пётр-то Николаевич запрещает Костин театр разобрать – стоит на самом ходу, уж сколько раз Илья хотел. Надеется, что Костя ему всё же покажет тот спектакль до конца – про Буратино.

Маша. А что Костя?

Полина Андреевна. Ни в какую. Сам Петр Николаевич просит – а он всё равно, наотрез. А ведь души в нём не чает. Ближе-то нет никого… Не мать же.

Тихая певучая музыка в Костиной комнате сменяется очень громкой (с эффектами искажения звука и перегрузки усилителей).

Маша. А вот такой музыкой он зарабатывает.

Полина Андреевна. Страсть!

Маша. У меня его диски есть. Такой-то музыки у там немного. В основном что-то вроде рэпа.

Полина Андреевна. Это как в спектакле?

Маша. Другая, но всё равно рэп. Тебе не объяснить.

Полина Андреевна. Я больше советскую музыку люблю. Магомаев мне нравился, Ротару.

Маша. Кто погромче пел…

Через правую дверь входит Медведев; обернувшись, он широко распахивает дверь и в комнату (на управляемом джойстиком инвалидном кресле с электромотором) въезжает Соркин, следом входит Доренко.

Соркин останавливает своё кресло поближе к камину, Медведев садятся возле Маши, Доренко остаётся на ногах, время от времени похаживая по комнате.

Соркин. Поля, они уже Марьино проезжают – шла бы стол накрывать, пора.

Полина Андреевна. Успею. Только с кухни всё принести

Соркин. Вот и принеси. И вино надо расставить.

Полина Андреевна (неспешно вставая). Любите Вы, Пётр Николаевич, суматошничать.