В тот день, вернувшись из магазина и раскладывая в холодильник и на полки продукты, Лиза рассказала о фестивале. Грызя зеленый сочный стебель сельдерея, чем насмешила Гошку и удивила Нору, Лиза вслух спросила, не ожидая ответа: „И кто мне объяснит, почему в Японии прижился этот ритм, и танец стал таким популярным? – Загадка“. А дальше Лиза опрометчиво, как оказалось, задала еще один вопрос, но опять же, скорее риторический: „Интересно посмотреть, как эти японцы фламенко танцуют?“.

Едва она это произнесла, как Нора своим молодым и мелодичным, не прокуренным голосом сказала: „Лизонька („Ну, с ума сойти, как ей удается так нежно кликать старую тетку?“, – снова, в который раз подумалось тогда Лизе), поезжайте. Вы же так любите фламенко. Мне Георгий говорил. Я знаю, это – юбилейный концерт. Когда еще повторится?“ Тут и Гошка захрипел: „Конечно, Лиса, катись. Отдохни от меня. Потом расскажешь“.

Они оба стали ее просто „выпихивать“, как выразилась потом Лиза. Она сначала говорила, „нет, ни за что“, а потом дрогнула: искушение было слишком велико. И вот так случилось, что Лиза, не покидавшая дом целый год более чем на час – полтора, поехала в Гранаду. Она быстро собралась и помчалась. На автобусе с пересадкой в Малаге, доехала до Гранады, успела, купила билет (довольно дорогой), села, предвкушая удовольствие. Концерт был грандиозный, но почему-то ее „не зацепило“. Ей показалось, что фламенко, выставленное, как модный товар в витрине, на большой, ярко освещенной сцене, при огромном количестве публики, потеряло какую-то интимную нервную связь со зрителем. Профессионально отточенное великолепие танцовщиц в шикарных костюмах, гитарные переборы, многократно усиленные электроникой, голоса кантаорес, слишком чистые, почти „бельканто“, Лиза сравнивала с другим давним концертом, которое ей довелось услышать и увидеть здесь же, в Гранаде, вскоре после приезда. Гошка тогда передвигался еще вполне сносно, и они поехали вместе. Осмотрев город с частыми остановками на лавочках и в кафе, заказав номер в гостинице, они поехали на холм Сабика, к старинной арабской крепости – замку Альгамбра, чтобы полюбоваться с вершины на ночной город.

Поднимаясь на смотровую площадку, Лиза услышала где-то во дворе маленького белого дома, похожего на украинскую мазанку, гитарные переборы. Выяснилось, что здесь, в старом цыганском квартале, вечерами идет представление фламенко. „Приходите, – улыбнулся живописный цыган, торгующий билетиками на концерт. – Начинаем через час“.

Когда Лиза и Георгий, запыхавшись, спустились с вершины холма и вошли через украшенную ветками и цветами арку на цыганское подворье, представление готово было начаться. На стульях и лавках, поставленных вдоль стен, сидели зрители: американцы, французы, японцы, конечно. Оказывается, местечко пользовалось популярностью, и заказать места можно было прямо из гостиницы. Дверь в сам дом была настежь открыта, и около нее, и в проходе расположилась большая семья, мужчины, женщины, некоторые с младенцами на руках и дети – подростки, сидящие у ног родителей на полу. Все они переговаривались, смеялись, незлобиво переругивались, – такая бытовая сценка на глазах у молчаливо ожидающей публики.

Наконец послышались звуки гитары. Сначала тихие, отдельные переборы, – шла настройка. А вслед за этим раздался резкий пронзительный женский голос, ему ответил второй, потом вступил мужской, властный, вопрошающий, негодующий и умоляющий одновременно. И Лиза снова, как и в первый раз, много лет назад, почувствовала, как внутри у нее душа содрогается и сердце начинает трепыхаться, будто пойманная и зажатая в ладонях бабочка. Гошка повернулся, посмотрел на нее, дотронулся до ее плеча. Лиза иронически улыбнулась, не желая сочувствия, и прошептала ему в ухо: „Твоя мать была права, Царствие ей Небесное, называя меня цыганским отродьем. Видишь, как гены играют…“. – „Ну, положим, она еще называла тебя и жидовским отродьем“. „Да ладно, это только пару раз и то, когда ты за мной поплелся в Израиль“.