Мислава, казалось, превратилась в каменное изваяние… Усмешка зловеще искривила его губы.
– Зато твой муж его обожает.
Ужас заплескался в глазах герцогини, согнувшись пополам, закрывшись руками, Мислава закричала:
– Дьявол! Сатана! – и рванулась в сторону, не помня себя…
Омут беззвучно сомкнулся над головой жертвы. Белой лебедью несколько раз взлетела вверх тонкая рука. Потом всё успокоилось.
ОН нагнулся над водой – всё было отлично видно! Черная сутана зацепилась за корягу, и божественно сложенное тело сквозь толщу воды мерцало под лунным светом…
Ещё некоторое время ночь отзвуками повторяла его удаляющиеся шаги, потом всё смолкло.
И, вдруг, сладкий шепот пронесся над садом и опустевшим лугом. Это начали своё триумфальное шествие заросли вереска и дикого шиповника…
Эскиз 2. Элегия. I
– Елизавета, – голос няньки дрожал от старости, но и в этом тихом меканье можно было расслышать нежность, – душенька, пора подниматься…
Девушка крепче сомкнула веки, отрицательно мотая головой: каштановые непокорные кудри заметались по белому полотну наволочки.
– Елизавета, – вновь прошамкала тихонько старуха и, оставив попытку быть услышанной, прикрыла дверь светлицы, где спала девушка. – Ах, негодница, – бормотала старая, – ужо, напущу на тебя Дарью…
Но Лиза не спала, уже давно. Лишь только первый луч солнца проник в комнату через приоткрытый ставень, девушка проснулась. Да и вряд ли можно назвать сном то тяжкое забытьё, в которое она провалилась ночью. Уже два дня девушка ходила сама не своя, замирая неожиданно и слепо натыкаясь на углы…
Два дня назад управляющий – Гавриил Дымов, завершая очередной отчет по состоянию дел в имении сказал, откланиваясь:
– На днях получил весточку от его сиятельства Дмитрия Алексеевича, прибудут непременно ко Спасу.
– Что же ты, Гаврила! – вспыльчиво закричала Лиза. – Сразу не сказал! Надо всё подготовить, наверное, братец не один едет.
– Нет, одни-одинёшеньки, – возразил Дымов, поглаживая окладистую бороду. – Просили в письме вас напрасно не беспокоить потому, как одни и ненадолго.
А Лиза, не слушая уже, выскочила в длинный коридор, громко крича:
– Нянька! Дарья! Палаша! Митя едет!
Когда первая радость от полученного известия прошла, Лиза притихла и задумалась. Пяльцы выскользнули из ослабевших пальцев, с легким стуком упав под ноги, но девушка и не заметила. Она смотрела в открытое окно, навалившись грудью на подоконник, и смутное беспокойство начало зарождаться внутри: где-тот в районе желудка нервно затрепетало, распространяя дрожь по всему телу.
Палаша, шившая новое платье для своей барышни здесь же на скамеечке, недалеко от Лизы, тихонько встала и ушла, оставив девушку наедине с уличными звуками. Девка решила, что барышня заснула, так неожиданно тиха и недвижна стала Лиза. Но Лиза не спала, нет… она вспоминала, а, может быть, грезила… Бог знает какими словами можно описать охватившее её оцепенение.
Митя… Его серые с зелёным отливом глаза, как будто почерпнутые из лесного озера, то весело мерцающие, то загадочно-глубокие, то неподвижно-стальные мелькали у девушки перед взором, завораживая и… пугая? Да-да! Наконец, она нашла то слово, которым можно охарактеризовать хоть малую часть чувств, внезапно нахлынувших к сердцу. Да! Она боится…
Тут же эта мысль показалась до невозможности глупой и Лиза, фыркнув, как норовистая лошадка, заставила себя произнести внушительно, чтобы прогнать прочь внезапно утвердившуюся уверенность в своем страхе:
–Митя. Брат.
Она плохо помнила пору своего раннего детства, но знала, что иногда, хотя не часто, маленький Дмитрий проводил лето в имении. Смутно припоминала неподвижного, флегматичного мальчика с мелкими кудряшками на крупной голове. Впрочем, уже тогда ей было интересно наблюдать за братом…