Пухлые губки округляются и вытягиваются, словно она пытается выговорить букву «О». Не отнимая ладошки у отца, она тянет вторую ручку, пытаясь потрогать густую темную щетину.

Они так похожи: оба темноволосые, Ярослав коротко стрижется, его волосами занимаются стилисты в лучших салонах столицы, но я то знаю, что у него такие же упругие кудри, как у Сони. Теплое золото глаз в обрамлении почти черных ресниц и две ярко очерченные ямочки на круглых щечках.

- Кхм, - позади, разрушая волшебство момента, откашливается заведующая.

Встряхиваю головой и делаю судорожный вдох.

- Идем, родная, - тяну к дочери руки, и Соня отступает от отца на шаг. Ее ладошка выскальзывает из его руки.

Чувствую, как рушится волшебство, но сделать уже ничего не могу.

На долю секунды, может, и меньше успеваю заметить в расплавленном золоте его глаз сожаление и горечь утраты. Взмахом ресниц Ярослав отсекает от меня свои чувства.

- Значит, на ужин тебя сегодня не ждать, Полина? – зачем-то задает очередной неуместный вопрос Татьяна Петровна.

Ярослав хмыкает, слишком резко поднимается в полный рост и распахивает дверь на улицу.

- Нет, Татьяна Петровна, не ждите, я же говорила, что не смогу, - голос опускается, слова даются мне с трудом.

Я действительно не собиралась сегодня к ней на ужин, да еще и в компании своего начальника. Но чувство неловкости не отпускает.

Женщина лишь понимающе кивает, прощается и запирает за нами дверь.

Спину обжигает ее тяжелый заинтересованный взгляд сквозь опущенные жалюзи.

Внутри вскипает злость. Невероятно яркой, мощной волной она окатывает меня с ног до головы. Почему я все это терплю? Почему всегда чувствую себя виноватой?

- Если ты отказалась из-за меня, то не стоило, - Ярослав распахивает передо мной дверцу. – После клиники я бы доставил тебя прямо на «бал».

Его тихий голос сочится ядом презрения.

- Не беспокойся. Ты не нарушил моих планов, - стараюсь говорить ровно.

- Да? А мне показалось…

- Ты ошибся! – резко обрываю его.

Усаживаю Соню в кресло, игнорируя протянутую ладонь мужа. Показательно медленно пристегиваю ремни, даю Соне ее игрушку, водичку.

Ярослав ждет. Стоит мне закончить, как он распахивается для меня пассажирскую дверцу.

В удивлении вскидываю брови и одариваю бывшего красноречивым взглядом.

- Я поеду с Соней сзади, - говорю и быстро забираюсь на сиденье рядом с моей малышкой.

Отчетливо слышу, как сжимаются мощные челюсти и скрипят зубы. Но Ярослав молчит, практически бесшумно захлопывает пассажирскую дверцу, а потом дверцу назад и садится за руль.

- Скажи, здесь принято приглашать на ужин замужних женщин? – длинные пальцы с силой сжимают руль.

Ловлю в зеркале заднего вида обращенный на меня вспыхнувший взгляд карих глаз.

- Обычно нет, - пожимаю плечами. Возможно, слишком равнодушно. – Но мы с тобой отдельный случай.

Не заканчиваю мысль и отворачиваюсь к окну.

- Почему? – рычит Ярослав.

- Потому что эти люди, я уверена, сомневались в твоем существовании. Эти два года ты был для них чем-то вроде моего бреда. Они знали о тебе, качали головами, но за глаза считали меня врушкой.

- И тебя это устраивало, - констатирует он.

Бросаю быстрый взгляд вперед.

Мощные ладони до скрежета сжимают кожаный руль. Под смуглой бархатистой кожей вздуваются жгуты вен.

Сердце неожиданно замирает, дыхание сбивается. Как в плохих мелодрамах память услужливо подкидывает мне старые воспоминания того, как эти самые руки могут быть нежны. Ласкать мое тело, сжимать, гладить, доводить до исступления…

Щеки моментально вспыхивают. Словно взбесившаяся кровь разбегается по венам, стекает вниз, распаляет низ живота и промежность…