Не только погода занимала сейчас Савкины мысли. Отец все чаще и чаще стал заводить разговор о возможной женитьбе младшего сына. «Хорошо Борьке. Уехал в Заволочье. Живет, поди, там себе в удовольствие и никто ему против воли невест не навязывает. А тятя не первый раз про Фёклу разговор заводил. Что он в ней нашел? Лицом конопата, а в ширь – один не охватишь. Ну и что, что дочка посадская. Сам-то вон маменьку взял не из рода боярского. С далекого севера привез. Не раз хвастал, когда медовуха в голову ударяла, что лучше чудинок жонок нет. Особенно северных, что за Нево и Онего живут, – рассуждал он, глядя на стайку плавающих и припозднившихся с осенним перелетом уток. – Сам-то вдругорядь не женится, небось. Старший брат Твердослав бобылем ходит и ничего, а меня вот обязательно женить надо. Сдались тяте мои внуки! А Борька? Вечно этот Боров в стороне отсиживается, когда меня в оборот берут».

Отец рассказывал, что они с Борисом родились в одну ночь. Мать Бориса, тетка Домина, приходилась родной сестрой матери Савки Маремьяне. Они были не славянских корней и взяты в жены друзьями Юрием Петембуровцом и Исайей Фотиевым во время похода по северным волостям. Девушки были дочерьми одного из тамошних местных старейшин. Они сразу приглянулись боярам. Вопроса кому и какая по душе, у них не стояло. Как-то сразу выяснилось, что Исайе по нраву старшая слегка полноватая Муча, а Юрию приглянулась черноглазая Сима. По приезду в Новгород сестер крестили и дали новые имена. С того времени мать у Савки стали звать Маремьяной, а Борьки – Доминой. Обе славянского языка не знали и стали говорить на нем лишь много времени спустя. Писать же они так и не научились. Местный писарь-дьяк сказал, что женщин чудинок учить этому бесполезно. Они к тому не приспособлены. Настаивать никто и не стал. По дому управлялись исправно, а что еще хорошему хозяину нужно?

Домина после нескольких лет бездетности, наконец, забеременела. Но рожала тяжело. Долго ребеночек появиться не мог. От того и померла, едва младенец заявил о своем появлении на свет. Бориса, как потом его нарекли, принесли в дом Петембурцев, где к тому времени Маремьяна в первый раз кормила недавно обмытого сына. Отец не говорил Савке, почему с тех пор Борис все время жил у них, и лишь время от времени Исайя брал его к себе. Фотиев вскоре после смерти Домины женился снова, но детей они с новой женой так до сих пор и не завели.

Ну, а Савка и не спрашивал, отчего Борька с ними живет, а не с Исайей. Живет, да и пусть живет, думал он. Вдвоем веселее. Со старшими братьями не больно наиграешь. Скучно с ними. Твердослав его на целых десять лет старше, Мстислав – на шесть: как с ними поиграешь? Все у них какие-то дела и заботы. Лишь Любомир, который всего на два года его раньше родился, единственный, кто с ним и с Борькой возился. Как они горевали с Борисом, когда узнали о его смерти.

Еще он знал, что в ту ночь, когда родился, умер его дед Дмитрий Пороманович Петембуровец. О нем ему мало что родители рассказывали. Мать совсем ничего не говорила, а отец каждый раз, когда Савка о том интересовался, коротко отвечал: «Работал». Единственное, что ему удалось узнать, так то, что дед перед тем как умереть, все справлялся, не появился ли кто на свет. А когда узнал о рождении внука, довольно покачал головой, прикрыл глаза и больше их не открывал.

Тут Савка заметил на пожухшей траве чье-то кресало. Хотел сначала отпихнуть его сапогом, но передумал и нагнулся, чтобы поднять. «Кто-то видать выронил, – подумал он, пытаясь поднять огниво». В этот момент из ворота рубахи вместе с нательным крестиком выскользнула фигурка костяной рыбки. Тонкие, но прочные нити надежно удерживали их от случайной потери. Он одной рукой ухватил находку, а другой сгреб в кулак крестик с рыбкой. Поцеловав каждый отдельно, сунул их обратно за пазуху.