Когда Айвен достиг центра, уже зажглись электрические фонари, и повсюду разлились эти белые лужи искусственного света – немного голубоватые, как обезжиренное молоко. С наступлением темноты улицы все больше наполнялись людьми, и каждый, кто проходил под таким молочным фонарем, на несколько секунд становился совсем беззащитным – словно голый человек, которого окружает множество одетых людей. Поэтому Айвен подсознательно старался идти так, чтобы избегать фосфоресцирующих луж света или, если иное было невозможно, проходить по самому их краю. Наверное, со стороны такое маневрирование казалось довольно странным. Но Айвен не думал об этом, его занимали совершенно другие мысли.

Наконец, он вышел к хорошо знакомой площади Справедливости. На площади, как обычно, толпился народ – в основном, молодняк. У находящейся в центре площади высоченной граненой стелы (в стиле эры Стабильности), уходившей в чернильное небо и терявшейся в буроватой ночной хмари, была установлена просторная, украшенная мерцающими разноцветными гирляндами платформа – очевидно, предполагалось какое-то культурно-массовое мероприятие. Айвен направился к компании что-то весело обсуждавшей молодежи. Вежливо дождавшись паузы в разговоре, спросил, как пройти к «Собаке» (навигаторов Айвен отродясь не имел – из принципа).

– «Собака»? – переспросил парень, подняв бровь. – Ну, что-то такое было…

Айвен кивнул.

– Я знаю! – вышла вперед невысокая круглолицая девушка, откинув падавшую на глаза челку. – Это вот там, за белым зданием, видите? Да-да, там. Идите прямо и увидите.

Айвен кивнул и скорчил забавную рожу. Девушка засмеялась в ответ, сверкнув брекетами. «Почему отзывчивые девушки обычно некрасивые?» – подумал Айвен, но не придумал ничего лучше, как молча кивнуть.

А молодежь все прибывала. Айвен спешно покинул людное место, вывернув на одну из улиц, радиально расходящихся от площади. Только Айвен завернул за угол здания, как в спину ему ударил плотный электрический звук – густой, выдувающий и без того недостаточно определенные мысли. «Э-э, вовремя я ушел, – обрадовался Айвен. – Пронесло. И они называют это музыкой? Да, странное поколение».

Действительно, клуб оказался неподалеку. Вход в ночную «Собаку» был украшен приметной вывеской – огромная собачья миска с торчащей из нее костью. Кость неравномерно пульсировала в темноте. Да уж, не пропустишь. Эта вывеска не вызывала у Айвена доверия. «А ты не брюзжи, – одернул себя Айвен, – нашелся тоже ценитель. Что ты в этом понимаешь? Ты в музее когда в последний раз был-то, знаток? А в кино? Отец любил кино».

Странное дело, но Айвен ощущал какое-то волнение, непонятно откуда оно взялось. Какую-то робость. Он остановился перед дверью и стал рыться в карманах, будто бы забыл что-то… Да что за ерунда! «Стой, – сказал себе Айвен, – ты же взрослый мужик. Возьми себя в руки! В чем дело?»

– Не знаю, – ответил Айвен. О, давненько он не появлялся, это Айвен-подросток. – Я не знаю, правда!

– Осмотрись, возьми чего-нибудь и жди, раз пришел уже. Давай!

Тяжелая черная дверь скрипнула пружиной. В клубе было темно и пахло «газом», этот специфический кисловатый запах удовольствия. Что-то довольно мелодично звенело и брякало – оглядевшись, Айвен заметил в низком потолке черные круги динамиков.

За стойку Айвен садиться не стал, потому что ему не хотелось торчать на виду в незнакомом месте. Посетителей, впрочем, оказалось немного – может, по меркам москвичей, было еще слишком рано. Худенькая равнодушная девица в строгой белой блузке и черном фартуке приняла заказ. Через минуту перед Айвеном возникли красно-оранжевый жестяной баллон и пластиковое блюдце с булкой, между двумя половинками которой были зажаты лист салата и аппетитный кусок пористого искусственного мяса. Салат оказался настоящий.