«Вот чего нам всем не хватает, – думал Айвен, – чего? Зачем она поехала в эту Москву таким неудобным способом, что ей здесь нужно? Зачем я решил искать ее? Почему так много вопросов без ответа? Все зря. Почему все так тошнотворно? Столько самоубийств – номера телефонов психологической помощи теперь висят на каждом заборе, и куда ни пойдешь – везде обнаруживаешь в поле видимости эти цифры. «Ты не один». Говорят, что люди кончают с собой, потому что не знают, чего еще хотеть. Не могут придумать себе занятий. С жиру бесятся. Может быть, оно и так, только… Если, на самом деле, все эти люди хотят чего-то такого, что никак не могут получить? Чего-то действительно важного, необходимого для жизни?

Если бы знать, чего мне не хватает. И почему так тошно становится иногда, особенно по ночам. И одиноко, даже если спишь не один».

«Возьми себя в руки, – приказал некий строгий и подтянутый Айвен. – Пойди умойся холодной водой, что ли, и ложись спать. Тебе нужно выспаться, завтра рано утром в дорогу – несколько часов осталось. Дорога хоть и знакомая, но ужасно монотонная, клюнешь носом, и окажешься в кювете. А на большой скорости это верная смерть».

– А что в ней плохого, в смерти-то? – неожиданно для себя вслух сказал Айвен и сам испугался этого вопроса. Но сразу как-то полегчало, отлегло от сердца. Наверное, просто надо было комнату проветрить. Вентиляция не работает, что ли? Всегда нужно проветривать помещение перед сном, как говорил и делал отец. Не следует забывать об этих элементарных вещах.

Айвен, кивнув своим мыслям, улегся на узкую кровать, отвернулся к стене и тут же уснул мертвым сном.

Никогда не было такой веры в чудо, как в наше время, чуждое всяким чудесам.

Эрих Мария Ремарк, «Ночь в Лиссабоне»

Он хорошо запомнил день, когда пришло письмо.

Это был холодный ноябрьский день. Уже выпал снег, но он не лежал сугробами, как положено нормальному снегу, а ползал змеиной поземкой с места на место, прижимаясь к бордюрам, набиваясь светлой пылью в трещины асфальта и бетона. С этим странным снегом перемешались выцветшие палые листья и мелкий городской мусор, и все вокруг стало не белым, а серым – небо, деревья, здания и заборы. Редкие цветные пятна теперь притягивали взгляд, их не хотелось терять из виду.

Айвен проснулся рано. Невнимательно, равнодушно позавтракал, заглянул в комнату матери – она услышала скрип двери и подняла голову с подушки. Перекинулись парой ничего не значащих слов, и Айвен вышел из дому. Зябко поежился на ледяном ветру и поднял воротник куртки. Зашагал, опустив глаза. Думать не хотелось.

В мастерской сказали, что придется менять подшипник на заднем мосту. А еще потек турбокомпрессор, но тут, мол, надо проверять весь узел. Айвен молча выслушал механика, пытаясь подсчитать в уме предстоящие расходы. Механик, когда говорил с Айвеном, прятал глаза – наверное, насчитал чего-то лишнего, как всегда. Ох, не вовремя эта поломка…

Делать нечего, двинул назад, домой. Серая пелена в небе местами истончилась, и в прорехи выглядывало маленькое тусклое солнце. Глаза слезились от ветра, он щипал за уши и жег влажные веки, и оттого слезы текли еще сильнее.

Повернув за угол, Айвен лицом к лицу столкнулся с Курцхалия. Завидев Айвена, Натан хитро прищурился и подвигал, будто причмокивая, своими широкими влажными губами – очевидно, это изображало радость нечаянной встречи. Айвен коротко кивнул товарищу и собирался было обойти его, чтобы продолжить путь, но грузный Курцхалия неожиданно сделал стремительный шаг в сторону, так что Айвен уперся ему в грудь (а точнее, в живот).