– Трифон Иваныч ушедши свою сестрицу с праздником поздравить, а вы милости просим и без него, потому я дома.

– Мерси, мадам… – поклонился молодой человек и спросил: – Только позвольте прежде опрос сделать: не вы ли та самая Акулина Степановна, о которой слухом земля полнится?

– Мы самые и есть. Прошу покорнейше выпить и закусить.

– Тре жоли и даже, можно сказать, авек плезир… Бери, старушенция, одежу и вешай! – сбросил молодой человек с себя шубу на руки Анисьи и ринулся из прихожей в комнату.

Он был во фраке, в белом галстуке, с бриллиантовыми запонками в груди сорочки, с маленькими закрученными усиками и уже заметно навеселе.

– Прежде всего, мадам, позвольте отрекомендоваться, – расшаркался он перед Акулиной, – Николай Семенов сын Куролесов… Племянник Трифона Иваныча. Я сын той самой сестрицы, к которой Трифон Иванович отправился. Прошу любить и жаловать. Сукном торгуем.

Акулина совсем сомлела от такого приема и, указывая на закуску, могла только выговорить:

– Выпить и закусить пожалуйте.

– Выпить мы выпьем, своего не упустим, это само собой, – отвечал молодой человек, – но прежде всего позвольте насладиться лицезрением прекрасной дамы. Вы дама или девица?

– Замужняя.

– Еще того лучше. Вот насчет этого происшествия у нас в рынке разные разговоры: одни говорят, что вы мадам, а другие – что мамзель… Знаете что, мадам? Дяденька Трифон Иваныч хоть и старого сорта человек, но у него вкус отменный… Это я по вашей физиономии личности сужу. Умеет выбирать дамский пол.

– Выпейте и закусите, пожалуйста, – говорила совсем смущенная Акулина.

– Нет, уж прежде позвольте на вас со всех сторон налюбоваться, – говорил племянник Трифона Ивановича и, приложив кулаки к глазам, обходил Акулину со всех сторон.

– Полноте… Что вы! Ведь это вы в насмешку… – жеманилась Акулина.

– Помилуйте, какая тут насмешка, коли я очарован. Ну, дяденька! Исполать тебе! Умеешь экономок выбирать. Или пардон… Может быть, я не так… Вы в воспитальницах?.. – задал он вопрос.

– Не понимаю даже, что вы и говорите… – отвечала Акулина, смущенно опуская глаза.

– То есть на каком вы положении у дяденьки существуете: в экономках или в воспитальницах?

– Я ни на каком положении, а так как он вдовый человек и без хозяйки, то и взяли меня в ключницы, чтобы по хозяйству… Только они меня предпочитают и приказали, чтоб и приказчики, и знакомые ихние также меня предпочитали и Акулиной Степановной звали. Да вы выпейте и закусите. Что ж вы, в самом деле?..

Племянник поклонился.

– Вот теперь, когда я насладился лицезрением вашей распрекрасной красоты, я готов и выпить, и закусить, но только с тем, чтобы и дама сердца моего дяденьки выпила со мной вместе, – отвечал он.

– Да уж дамам-то как будто и много… Ведь уж былое дело сегодня.

– И у меня былое, стало быть, два сапога пара… Прошу нацедить сосуды из ваших белых ручек.

Акулина налила, и они выпили. Племянник Трифона Ивановича, подбавив хмелю, приходил еще в больший восторг от Акулины и восклицал:

– Ай да дяденька! Утер нос даже и племяннику! Ну, Акулина Степановна, признаюсь, распрекрасная вы мадам… Первый сорт!

Акулина возносилась чуть не в облака. У ней даже дыхание сперло от похвал, и она только и твердила:

– Выпейте и закусите, пожалуйста.

– С вами ежели, то готов пить до могилы.

– Нет, уж мне-то много… Я дама… Дамы много не пьют. А вы одни выпейте.

– Разве за ваше здоровье только? Ну хорошо, извольте… За здоровье распрекрасного предмета – Акулины Степановны! – вскричал Куролесов, подняв рюмку.

– Да что вы уж так-то очень… Ведь и сглазить можно, – потупилась Акулина.

Племянник Трифона Ивановича выпил и сказал: