Поговорив о том, что перед праздником торговля была плоховата, гость стал уходить. Хозяин вышел провожать его в прихожую. Прощаясь с ним, гость улыбнулся и сказал:
– А важная баба она у тебя… манеристая… И из лица хоть портреты писать.
– Молода маленько. Мне надо бы постарше.
– Толкуй слепой с подлекарем! – подмигнул гость.
– Ты только, бога ради, Василий Иваныч, не подумай, чтобы здесь что-нибудь…
– Ну вот… будто я без понятиев к жизни. Не понимаю я будто, что ты человек вдовый и мужчина в соку.
– Уверяю тебя, что она сродственница, в сватовстве приходится.
– А ты капиталы-то береги… Поприпрятывай… Ведь у тебя племянники есть и племянницы. Да и себе еще понадобятся, коли Бог века продлит. Не век же ведь в лавке будешь торчать, а захочется и на покой.
– Да полно тебе… Какой ты невероятный!
– Нет, я дело говорю. Баба красивая, статная, деликатная… Подластится, да и выманит. Я ведь тебе, как соседу, советую. Двадцать восемь лет мы с тобой на одной линии торгуем, так уж, слава богу… Чего самому недомек, на то другой всегда надоумить может. Давно уж про нее у нас слух в рынке ходит, да все не верил я; и вот теперь своими глазами увидал.
– Неужто все узнали и процеживают меня?! – всплеснул руками Трифон Иваныч.
– А ты думал как? Шила в мешке не утаишь, а на чужой роток не накинешь платок. Одно могу сказать: баба важная, и вкус у тебя отменный. Сейчас видно, что губа не дура. Прощай.
Трифон Иванович стоял, как ошалелый, и почесывал затылок. В простоте своей душевной он полагал, что об Акулине все еще шито и крыто среди его знакомых и соседей.
Дверь из комнат в прихожую отворилась, и показалась голова Акулины.
– Трифон Иваныч, о чем он так долго разговаривал? – спрашивала она.
– А тебе какое дело! – огрызнулся Трифон Иванович. – Везде свой нос суешь, везде лезешь. Вот хоть бы и давеча тоже… при постороннем человеке… Не могла в своей комнате посидеть. Вылезла, расселась, распустила телеса… Вот-де я какая… Глядите на меня… Вся тут на блюде… Славьте во все колокола.
– Странное дело… Я, кажется, с ним учтиво и самым деликатным манером… – обиделась Акулина. – Даже угощала и все эдакое…
– А вот эдакого-то делать и не следовает.
– Трифон Иваныч… Голубчик… Расскажите вы мне, что он обо мне говорил?
– А тебе какое дело? Что ты, в самом деле, во все дела нос суешь!
– Я хотела послушать у дверей, да вы уж оченно тихо разговаривали. Скажите, не говорил он про меня, что я на новомодную даму похожа?
– Ничего не говорил. У нас свой собственный разговор промеж себя был. А только ты вот что… Вот тебе мой сказ: ты в другой раз при посторонних не лезь, а сиди в своей комнате. Ну, я теперь пойду к сестре и поздравлю ее с праздником, а через час вернусь, – закончил Трифон Иванович, надел на себя парадную, праздничную шубу и ушел из дома.
XV. Нимфа принимает визитера
– Погрызть разве орешков от скуки, – сказала сама себе Акулина, оставшись дома одна, и начала щелкать кедровые орехи, как вдруг в прихожей раздался звонок.
В прихожей чей-то мужской голос спрашивал:
– Дяденька Трифон Иваныч дома?
– Были дома, но сейчас только ушли, – отвечала кухарка Анисья, отворившая дверь. – Через час ладили опять вернуться.
– Неприятно. А я мечтал сделать болгарский переворот рюмки мадеры в рот… И никого из ваших приказчиков дома нет?
– Усидят ли они, батюшка, дома! Похватали наскоро праздничного харча, вырядились, да давай бог ноги…
Акулина приотворила дверь и выглянула в прихожую. В прихожей стоял молодой человек в ильковой шинели нараспашку и в глянцевой шляпе-цилиндре. Она улыбнулась приветливой улыбкой и сказала: