Я выронил арматуру, тяжело дыша, и повернулся к Хорхе.

– Ты как?

– Нормально, – прохрипел он, прижимая руки к боку, и я увидел что-то черное и маслянисто блестящее в неровном свете.

Я перекинул его руку через шею и посмотрел по сторонам. Улица была пустынна.

– На помощь! – закричал я, понимая, что раз уж никто не пришел на помощь девчонке, вряд ли кто-то пришел бы к нам.

Но тут дверь лязгнула, и из нее высунулась та самая девушка и бросилась к нам. Она что-то пролепетала по-испански и потянула меня за рукав. Я не понял ни слова, но последовал за ней, поддерживая Хорхе и прижимая его руку к ране. Мы вышли на довольно широкую улицу, и девчонка практически бросилась под колеса первой попавшейся машине. Из нее выскочил мужчина и стал орать на нее, но, увидев нас, распахнул дверь и помог уложить Хорхе на заднее сиденье. Девушка села рядом с водителем и попросила как можно быстрее ехать в больницу.

Я сидел с парнем, поддерживая его голову. Моя одежда пропитывалась кровью.

– Держись, брат, – бормотал я, хлопая его по плечу, – держись, не смей засыпать!

Мы быстро оказались в больнице, и девчонка помогла мне вытащить Хорхе. Она перекинула его вторую руку через свою шею, и вдвоем мы втащили его в приемный покой, потому что он уже потерял сознание. К нам сразу подбежал врач, а два санитара подкатили каталку. Они забрали у нас Хорхе и на полной скорости покатили его по коридору. Девушка бросилась за ним, а я стоял, тяжело дыша, и вдруг почувствовал, как боль волной захлестнула сознание. Я прислонился к стене, сполз на пол и уставился на свои руки, которые были по локоть в чужой крови.

Ко мне подбежала медсестра и стала о чем-то спрашивать, но, даже если бы я говорил по-испански, я бы не мог ответить. Сознание куда-то уплывало, и последние, о чем я подумал перед тем, как отключиться, было то, что у меня разбилось одно из стекол очков.

Я очнулся на узкой койке за шторой в приемном. Боль стала ноющей, все вокруг расплывалось, потому что кто-то снял с меня очки. На правой руке была шина. Я сел и скинул ноги с кровати. Очки валялись на тумбочке, и я надел их. Я вылез из-за шторки и поковылял в туалет. Там я уставился на себя в зеркало. У меня был разбит нос, но, по счастью, не сломан, и под глазом красовался очень сочный фингал. Нижняя губа тоже была разбита, и на ней было несколько аккуратных швов. Я взглянул на свои руки и увидел ободранные костяшки. Рука ныла, но вряд ли была сломана. Скорее всего, кость только треснула.

Я вышел в коридор и натолкнулся на врача. Он схватил меня за здоровую руку.

– Вы привезли парня с пулевым ранением? – на ломаном английском спросил он.

– Да! – кивнул я, – что с ним?

– Спит. Потерял много крови, но органы целы.

– Можно к нему?

Врач отвел меня в общую палату, где лежало еще несколько мужчин, а на дальней койке спал Хорхе. У него, как и у меня, был разноцветный синяк под глазом, и разбита бровь, но выглядел он вполне достойно. Я сел рядом с ним на табуретку. Он почувствовал мое присутствие, поморщился и открыл глаза.

– О, привет, – слабо сказал он, – выглядишь… мужественно.

– А ты – хреново. Мы с тобой два самых тупых и самых везучих придурка на планете.

– Но мы хотя бы живы, – улыбнулся он, – а где девчонка?

– Не знаю, я отключился.

– Ладно, надеюсь, она тоже жива… надо маме позвонить, чтобы не волновалась.

Я хотел было подать ему телефон, но, похоже, кто-то меня опередил, потому что в палату ворвалась сеньора Гарсиа. Она бросилась к нам и обняла своего сына. Она что-то лепетала со скоростью восемьсот слов в секунду, и ее лицо было залито слезами, но она все равно улыбалась! Расцеловав Хорхе во все здоровые места, она обратила свое внимание на меня и стала целовать меня. Из потока слов, обрушенного на меня, я выделил только слова «спасибо» и «ангел».