Впервые с момента нашей встречи руки карлика застыли неподвижно.

Вомб нервно облизнула губы.

– Потому, что он Определитель, дурашка, – взъерошив мои патлы, терпеливо «объяснила» она. – О-пре-де-ли-тель!!!

– Определитель дурашка? – деловито-дурашливо переспросил я, подражая болтливому волнистому попугайчику.

– Опасный тип! – опередив Вомб, отрывисто прокаркала карга с карандашом. – Теперь я сама убедилась, что Лапец должен конвоировать Лохмача в максимально недёжной ипостаси клубка. – Она повернулась к патронажной сестре: – Ты согласна, Вомб?

Вомб убрала руку с моей головы и, слегка волнуясь, сказала:

– Я-то давно согласна. – Брови Вомб нахмурились. – Да вот Лапец не очень настроен катиться клубком.

– Буду ведь обречён на половое воздержание! – сварливо проквакал карлик. – Так и заболеть недолго!

– Не преувеличивай, – успокоила его многоопытная матушка Вомб, весь облик которой просто кричал о том, что, как говорится, медсестре лучше переспать лишний раз, чем недоесть. – От этого ещё никто не умирал!

– Оплатим вредность, – скупым голосом бросила Хенда и принялась яростно копаться в засаленном гроссбухе, вероятно, сброшюрованном из развёрнутых кульков из-под жаренных на масле-«рыгаловке» пирожков.

Карлик издал тоскливый протяжный звук, который мне никогда не удастся в точности воспроизвести.

– Ещё вопрос, – подвергаясь опасности быть поколоченным, поднял я руку, словно примерный ученик.

– Если последний, то давай, – не отрываясь от бумаг, процедила Хенда, теряя к разговору всякий интерес, какового интереса у неё и было-то шиш да кумыш.

– Спрашивай! – напряжённо сказала Вомб, опасаясь очередной вшивой шуточки и потому придерживая меня за плечо.

– Почему от вас выходят не только мальчиками, но и глубокими стариками? – памятуя о восьмидесятилетнем дёртике, спросил я с замирающим сердцем. – Надо полагать, не только из-за временных аномалий?

– Ух ты какой осведомлённый! – ёрнически прокомментировал Лапец и незаметно от остальных больно саданул меня большим пальцем правой руки под рёбра.

Хенда оторвалась от бумаг и, ухватив карандаш обеими руками, пристально посмотрела на меня.

– А вот почему, – злорадно проговорила она. – Если после назначенной тебе Эстафеты ты снова будешь верещать «По какому праву, по какому праву?!» и добровольно не согласишься начать жизнь с точки своего первого значимого грехопадения, тебя незамедлительно направят на Большой Эллипс. Это вроде Эстафеты, только наоборот. Перемена ролей. В отличие от Эстафеты, на Эллипсе тебя имеют право сразу убить, – она сделала многозначительную паузу и повернула карандаш в горизонтальное положение. – А не убьют – будут мучить и пытать до тех пор, пока ты не состаришься и не умрёшь. – Карандаш в её руках снова встал вертикально. – Но лучше сразу, сам понимаешь… – Хенда криво улыбнулась и заговорила с нарастающим остервенением: – Кроме Эллипса, тебе могут предложить Потенциальную Яму, где ты просуществуешь в абсолютном бездействии и безвременье столько, сколько отмерит тебе судьба. Некоторые утверждают, что Яма будет похлеще Эллипса. Впрочем, увидишь сам. Но во всех случаях, кроме варианта с Эстафетой, ты закончишь свой путь трупом. – Хенда вдруг с треском переломила карандаш. – Повезёт тебе – твои мощи выбросят назад, не повезёт – захоронят здесь. Имей в виду: похороны нынче дороги, а межпространственная переброска стократ дороже… А похороны у нас, я тебе скажу, – начала она после паузы, но внезапно лицо её неузнаваемо исказилось в страшной гримасе. – Что ты так смотришь на меня, пакость паршивая?! – с перекошенным ртом завизжала Хенда громче, чем ревёт тифон океанского лайнера.