– Уж больно худа! Царевна наша гладка да упитана, как бы не заподозрил чего чародей… – пробормотала она. – Ну, делать нечего, до рассвета лучше не сыщем.

Девушка ещё пуще слезами залилась. Страшно, но сказать не смеет, кто ж будет её слушать?

Мирослава же была женщина умная, она живо смекнула, что надобно будущую жертву кровожадного колдуна в нужное расположение духа привести. Побоялась, как бы она всё дело не испортила.

– Ты девонька пойми, от тебя зависит сейчас судьба всего государства. Если не получит злодей, что требует, он от города камня на камне не оставит. И тебя всё равно убьют его ратники, а перед этим ещё и позабавятся. Согласившись же идти добровольно, ты множество жизней спасёшь! Пожалей малых деточек, стариков и старух, да и своих родных. Их ведь тоже порубят в капусту вражеские мечи и топоры, – заговорила царица.

Принялась она Любаву уговаривать, расписывать, какие злодейства может учинить с беззащитными жителями столицы злобный колдун. Называет её спасительницей всего государства, обещает помнить подвиг её, отдавшей жизнь во благо родного города.

– Всех убьют, никого не помилуют. Неужто не жаль тебе? – вкрадчивым голосом молвит женщина.

Не выдержало этого доброе сердечко девушки. Подняла она голову, слёзы утёрла и отвечает:

– Хорошо, я согласна…

– Вот и умница! – обрадовалась Мирослава. – Только смотри, ни в какую не признавайся, что ты не царская дочь. Иначе Златомир и тебя не пощадит, и град-столицу разорит, в наказание за обман!

– Не признаюсь. Всё равно умирать, так зачем же других на смерть обрекать? – кивнула девушка.

– Вот и умница! А пока давай собираться. На рассвете выведут тебя за ворота, а до этого времени надобно из тебя настоящую царевну сделать, – ласково говорит Мирослава.

Видит девушка, что вроде царица и добрая, и приветливая, а смотрят цепко, в карих очах злорадство так и плещется.

«Рада, поди, что родную дочь уберегла. А мне всё равно, всё едино – колдун ли убьёт, отец или царская стража. Не дадут они мне жизни, заставят сделать как им надобно», – с горечью думала бедняжка, выполняя всё, что от неё требовали.

Под строгим присмотром царицы горничные девки и служанки напарили Любаву в бане, вымыли ей волосы душистым отваром трав, ледяной водой тело сполоснули. Начали наряжать Любаву как царевну.

Облачили девицу в белую рубаху из тонкого льна. После надели ещё одну рубашку из шёлка, с рукавами длиною в десять локтей. Их собрали складками и закрепили опястьями, украшенными вышивкой и жемчугом.

Долгополую рубаху подпоясали витым пояском, а поверх накинули красную телогрею с множеством драгоценных пуговиц, унизанную жемчугом и карбункулами червлёного цвета.

Длинные светло-русые волосы девушки хорошо расчесали, а просушив, заплели в толстую косу, украсив самоцветами. Лоб обхватили перевязочкой, вышитой золотом и унизанной жемчугом, закрепив на затылке особой застёжкою.

Любава, увидев дорогие украшения, так и ахнула.

– Неужто отдадите всё это богатство чародею? – не выдержала она. – Зачем же? Всё равно ведь на съедение берёт девицу, а не замуж!

Мирослава подняла одну бровь.

– Это лишь малая часть царской сокровищницы. Да и провести колдуна важнее, чем золота лишится. Если на тебе простое платье будет, кто поверит, что ты царевна, а не дочка конюха? Даже лавочник заподозрит неладное, а тут чародей.

А горничные между тем продолжают снаряжать девушку. Лицо и шею ей густо намазали дорогими белилами, щёки накрасили румянами, да подвели брови, так что они стали чёрными и дугообразными.

Глянула на себя в зеркало Любава, да так и застыла, глазами хлопая. Теперь её и мать родная не узнала бы. Вылитая царевна, только зубы белые. Но это легко поправили, зачернив их, от чего лицо стало ещё бледнее.