– И не заметил, кто это сделал? – после долгой паузы как-то неуверенно спросил Вовка.

Игорь ничего не сказал. Весь вид его говорил о том, что ему еле-еле удаётся сдерживать эмоции. И нет ничего на устах, кроме отборнейшего русского мата. Поэтому лучше смолчать.

– А кого ты заметишь? – заговорил более спокойный Серёга. – Бормочет, что накинули какую-то тряпку на голову. Только краем глаза успел засечь, что «летуны» вроде. Но рожи не видел, найди их…

– Это точно, – после долгой паузы вздохнул Санька.

– Так, пацаны, – командным голосом, на правах старшины, взял слово Ваня. – Давайте договоримся, что с этой минуты в туалет, умывальник, вообще по тёмным местам – поодиночке ни шагу! А то заявимся домой, как оборванцы.

Все согласились. Сразу же вспомнили ночь прошедшую, исчезнувшие у соседей чемоданы. Сделалось как-то холодно, неуютно. Вроде уволились из армии, а вроде и нет. Не отпускает дурдом! Зависли между небом и землёй!

Вскоре в палатку со слезами на глазах и с дырой на кителе примчался ещё один «дембель». Дрожащим от обиды и волнения голосом рассказал подобную историю об отъёме значков.

Ребята, издалека улавливая его слова, подумали: «Вот бестолковый! Снова попёрся в одиночку. Выводы надо делать быстро!»

Ко сну готовились основательно. Вытащив из брюк тоненькие крепкие ремешки, наглухо примотали ими руки к ручкам чемоданов. Наглухо! Если кто-то захочет стащить чемодан, для этого нужно будет только отрубить руку. Всё, теперь можно спать.

В это время с дальнего плаца, из части, в которой нёс службу обслуживающий аэродром Фалькенберг персонал, донеслась походная строевая песня:

«Бух-бух-бух!» – грохнуло где-то вдали подразделение тремя чёткими строевыми шагами. Это рота обеспечения заканчивала вечернюю прогулку. И тоже готовилась ко сну.

Это память о пути нелёгком,

Где когда-то я солдатом стал,

Где в краю далёком и суровом

Я два года юности отдал.

Из солдатского блокнота

Ночь прошла относительно спокойно. Большая, напичканная людьми палатка неплохо удерживала тепло. И всё же расслабившимся во сне пацанам временами становилось совсем неуютно: по проходу между нарами потягивал сырой сквознячок.

Санька спал и не спал. Иногда он впадал в какое-то забытье, но совсем ненадолго. В подсознание закралась призрачная, волнующая тревога. Вместо воспоминаний о доме и жизни до армии в мыслях, постепенно вытеснив всё остальное, поселилось только одна: «Как без осложнений и проблем выбраться с пересылки?!»

Наверное, этот же вопрос мучил и товарищей. Санька по их дыханию безошибочно определял, кто спит, а кто нет. Понял, что все такие же, как он: ворочаются и вздыхают; вздыхают и ворочаются; и только иногда, совсем ненадолго, кто-то из них ровно засопит в коротком тревожном сне… Ненадолго.

Не разговаривали до самого «подъёма», хотя здесь его как такового и не было. Просто в палатки в положенный час дали свет. И всё равно ещё некоторое время лежали молча. Будто не верилось, что они всё ещё здесь, в этой тесной палатке с нарами из неоструганных досок и жутким сквозняком, а не дома в тёплых постелях. Как такое может быть? Ведь увольнение, о котором грезили, которое ждали и которого желали больше всего на свете, уже состоялось!

– Все живые? – наконец поднявшись на нарах и окидывая взглядом товарищей, спросил Санька.

– А то! – не открывая глаз, коротко ответил Вовка. Ему ещё дремалось.

– А я руку отлежал напрочь, – ворочаясь, пожаловался Серёга. – Тут у меня сосед мощный попался. Придавил ночью, как зайца. Эй, мужик! – Он слегка тронул за плечо лежавшего рядом с ним «дембеля» – связиста. – Ты б поаккуратнее. А то ещё одна такая ночь, и я домой не попаду!