– Шинельки хоть у всех высохли? – сменил тему Санька.

– Так себе, пойдёт…

– Полы да рукава не совсем…

– У меня вон, пока ночью кувыркался, вставка из левого погона вылезла… Сам-то как?

– Да ничего. Спины мы с Вовкой подсушили. А вот рукава да на пузе – шинель слегка влажновата.

– Это от того, что внутри твоего пуза нет ничего горячего, только дым, – пошутил Славик.

Все заулыбались, соглашаясь: точно-точно.

В это время у дальнего выхода в людской толпе замаячили знакомые лица Серёги и Вани. Чем-то взволнованные ребята пробирались к своим, на ходу кому-то что-то объясняя, отвечая на мимолётные вопросы, недовольно жестикулируя.

– Случилось, что ли, чего? – недоумённо констатировал Славик.

– Дойдут – расскажут, – с тревогой в голосе заключил Вовка. Он поднялся в полный рост и обеспокоенно вглядывался поверх людских голов вдаль, туда, откуда шли земляки.

Серёга и Ваня явились взбудораженные не на шутку. Кители расстегнуты, на лицах выражение крайнего негодования.

– Спим, а там дела творятся! – не здороваясь, заявил Ваня, быстро застёгивая китель и подхватывая с нар свою шинель со старшинскими погонами.

– Где? Какие дела? – заволновались ребята, предчувствуя, что он собирается рассказать о чём-то нехорошем.

– Два чемодана в соседней палатке увели!

– Да ну? – с тревогой в голосе переспросил Санька.

В тот же момент ребята взглядами нашли каждый свой чемодан, будто желая удостовериться в том, что с их добром ничего не случилось.

– Да точно. Спали у стенки пацаны, чемоданы под головами. Ночью кто-то разрезал палатку и вытащил. У соседей два чемодана. И вроде ещё в какой-то из палаток один, – сообщил Серега.

– Не искали утром? – понимая, что это дурацкий вопрос, всё же задал его Санька.

– Ага. На плацу поставили и написали: возвращаем тому, кто потерял, – с ехидцей фыркнул Игорь. – Ну ты даёшь! Вроде взросленький уже.

Все посерьёзнели, осознавая то, какая трагедия постигла таких же, как они, пацанов. А что поделаешь? В армии понятия «потерял», «украли», «забыл» – заменяются одним, только одним жаргонным словцом… Значит, так тому и быть. Два года учились и учили не жалеть таких, а тут: на тебе – жалко!

Так и пыхтели, каждый со своими мыслями, испытывая лёгкий шок от нехорошей новости. Не глядя друг другу в глаза, поправляли обмундирование, закуривали по второй, а кто и по третьей сигаретке, молча призывая высшие силы быстрее прекратить этот кошмар.

Когда же уже?

В это время в палатку заглянул незнакомый старший лейтенант. Сначала из-за брезента, закрывавшего вход, показалась его голова с тоненькими, аккуратно подстриженными усиками, а затем явился он сам – невысокого росточка, нескладный, в помятой шинели с эмблемами в виде самолётиков на петлицах. Голос у него, несмотря на малый рост, был очень низкий и громкий:

– Сюда внимание, воины! – гаркнул старлей.

Галдёж в палатке несколько поутих. Не унимались только в дальнем от входа углу.

– Повторяю для особо тупорылых. Слушать сюда! – громыхнул старлей ещё громче и настойчивее.

Народ быстро внял. Воцарилась почти полная тишина.

– Итак, объясняю, – начал офицер. – Через…э…э… – Он бегло взглянул на часы. – Через полчаса можно будет сходить в столовую на завтрак.

Народ тут же загалдел, считая, что с новостями окончено. На секунду замолчавший старлей снова напрягся:

– Тихо! Понимаю, что отслужили, но выслушать можно!

В палатке поутихли.

– Завтрак будет в течение часа-полтора, где-то с семи и до полдевятого. Толпами и с чемоданами в столовую не ломиться. Одни пошли поели, а другие – вещи посторожили, потом поменялись. Всё ясно?

– Конечно!