[11].

Пол состоял из настланных на раму деревянных досок, положенной на них изоляции из мешков с морской травой, затем слоя войлока, второго деревянного настила и линолеума сверху.

Мы полагали, что в нашем доме будет тепло, и не ошиблись. Более того, зимой, когда в нем жили двадцать пять человек, горели кухонные приборы, а в дальнем конце часто топилась печь, нередко становилось душно, несмотря на большие размеры помещения.

Входная дверь вела на крыльцо, а уже оттуда через главную дверь мы попадали в комнату. На крыльце размещались генераторы ацетиленового газа, которыми ведал Дэй; он же следил за исправностью вентилятора, кухонных приборов, печи, трубы которой во избежание потерь тепла проходили на пути к дымоходу через всю хижину. Трубы были оборудованы вьюшками, которые можно было по мере надобности открывать и закрывать и таким образом регулировать вентиляцию. Помимо главного вентилятора у потолка хижины, еще одно, также регулируемое, отверстие для поступления воздуха имелось близ пола, в месте соединения обеих труб. Оно также должно было улучшать вентиляцию, но на деле мало что давало.

Перегородкой между кубриком и остальным помещением служили ящики, содержимое которых, например, бутылки с вином, на открытом воздухе могло бы замерзнуть и лопнуть. Перегородка не достигала потолка. Когда возникала нужда что-нибудь достать из того или иного ящика, снимали его боковую стенку, а пустой ящик превращался в полку.

Мы вселились в дом 18 января, в нем было очень тепло, играл граммофон, все были довольны. А до этого многие участники наземной партии долгое время жили в палатках на берегу. Там тоже было удобно, намного удобнее, чем можно было предположить, исходя только из общепринятых представлений о жизни в полярных районах. Выгрузка почти закончилась, на корабле оставалось всего лишь несколько каких-то вещей. «С юга дул теплый ветер со снегом, я взял сани и отправился к кораблю, который то и дело полностью скрывался в снежной пелене. Везти пустые сани было не легче, чем обычно тащить тяжело нагруженные. Чай на борту, прием очень теплый, но с нескрываемым чувством превосходства: что наш комфорт на берегу против здешнего! Между тем преимущества их комфорта не так уж очевидны: они впервые попытались разжечь печь в кают-компании, в результате все кашляли от дыма, а сажа покрыла все вокруг»[17].

Дом стоял метрах в четырех над водой, на песчаном пляже, который когда-то был черной лавой.[51] Предполагалось, что высота хорошо защищает его от любого наката, какой только может достичь этого закрытого места. Тем не менее, как мы увидим дальше, Скотт очень беспокоился за его судьбу во время похода по устройству складов, когда зыбь уничтожила не только много километров морского льда и порядочную часть Барьера, но и кончик Ледникового языка. Пляжа мы больше не видели – осенние бури засыпали его снегом, а в следующие два летних сезона солнце было бессильно растопить толстые сугробы. Для первого года нашего пребывания на мысе Эванс несомненно характерно необычайно сильное таяние. Не суждено нам было вновь увидеть и маленький водопад, обрушивавшийся тогда по скалам из озера Скьюа в океан.

Холмик за домом, высотою 20 метров, мы вскоре нарекли Уинд-Вейн,[52] так как там находились различные метеорологические приборы. С подветренной стороны таких возвышенностей всегда образуется снежный нанос или ледяной пласт. За нашей горкой он был так велик, что мы смогли вырубить в нем две ледяные пещеры. Первая была предназначена служить погребом; в него, в частности, сложили мороженые бараньи туши, ехавшие с нами из Новой Зеландии в палубном холодильнике. На них, к сожалению, появились признаки плесени, и мы опасались злоупотреблять бараниной. Но вообще-то мясные запасы состояли преимущественно из тюленины и пингвинятины, баранина же считалась роскошью.