Своих одноклассников Расул Мирзаев был старше – кого на полгода, кого и больше. В шесть лет, почти перед самой школой, его насильно увез к себе родной отец. Почти похитил, воспользовавшись ситуацией, когда тот играл с мальчишками за пределами дома и не успел убежать. Возможно, существовала и иная причина, подтолкнувшая старшего Мирзаева к недостойному поступку: Патимат встретила другого мужчину и с сыновьями проживала в доме нового мужа в Старом Тереке. Она панически боялась бывшего мужа и долго не решалась ехать к нему одна, чтобы вернуть сына.

За время жизни у отца Расул окончательно понял, что не нужен ему: в школу он так и не пошел, а от жестких «воспитательных» мер прятался в пустой собачьей конуре. Там зачастую и ночевал, чтобы не встречаться в доме с грозным родителем; там его и нашла Патимат, которая приехала за сыном вместе с дедушкой Курмагомедом. Бывший зять побаивался тестя, поэтому не рискнул спорить и позволил бывшей жене забрать ребенка. Тогда Расул по-настоящему почувствовал себя нужным матери, но не сразу осознал, почему потом та отдалила его от себя, отправив с братом Шамилем в школу-интернат…

А пернатые соперницы между тем продолжали отвоевывать друг у друга конфетную обертку.

– Видел, как в «Осаде» Стивен Сигал тоже сразу не нападал, а подходил-подходил сначала, бил потихоньку, а потом – ба-бац! – и бандит валяется! – Расул, не поднимаясь, изобразил несколько чередующихся движений руками. – Понял!

– Не понял! – огрызнулся Шамиль (его иногда раздражали восторг и чрезмерная увлеченность брата спортивной борьбой, которой сам особо не интересовался и относился к ней как к обыкновенной драке) и запустил в воюющих сорок обломок кирпича.

Птицы от неожиданности застрекотали еще громче, агрессивнее, вспорхнули и, видимо, от страха позабыв о трофее, разлетелись в разные стороны.

– Зачем ты это сделал? – Расул вскочил, потерянно посмотрел на исчезающих вдали сорок, следом хмуро – на братишку.

– А зачем ты опять хочешь убежать, чтобы драться, да? – тот выпрямился тоже, сжал кулаки; в глазах мальчугана отразились злость и обида.

– Я дерусь, только когда ко мне пристают!

– А вот неправда – ты дерешься, потому что тебе это нравится!

– Не твое дело! – Расул весь напрягся, подумав, что больше никогда не будет посвящать его в свои планы. – Хочешь рассказать Марьяне Магомедовне – давай, иди, я не боюсь!

– Я тебя тоже не боюсь! – визгливо выкрикнул Шамиль. – Мама опять будет плакать, а дядя Мага башку оторвет тебе, вот увидишь! – и, чтобы скрыть слезы, побежал к учебному корпусу.

Расул дернулся, хотел удержать его, но остался на месте, задумался: «Почему он так говорит? Неужели я меньше него люблю маму? Нет, просто злился, потому что не хотел удирать вместе со мной. А я хочу! И не останусь здесь, потому что мне тут совсем не нравится».

От слов братишки, брошенных в сердцах, сделалось неприятно, тоскливо и обидно. Он, Расул, ведь уже не ребенок, а почти мужчина, и хорошо понимал, зачем мать отдала их в интернат – так спасала их от нищеты, помогала получить образование, которого сама была лишена. После развода она выживала, как могла: зарабатывала тем, что привозила рыбу в Кизляр и продавала ее на рынке.

Конечно, в спецшколе имелось и что поесть, и где поспать. Но ничего подростку Мирзаеву не нравилось здесь – ни еда, что он ел, ни постель, в которой спал. Дома, как бы тяжело ни приходилось из-за постоянной нехватки денег, – лучше. Там ощущал себя по-домашнему комфортно, даже простая лепешка, испеченная матерью, казалась вкуснее всех сладостей на свете, а брань и подзатыльники дяди Магомеда – заслуженными, «родными».