– О, – выдохнула Патимат, взволнованная откровенностью старой целительницы. – Мой Расул горит не от пьянки…

– Это я к слову, дуреха! – опять рассмеялась баба Наташа (вела себя так, будто пришла на увеселительное мероприятие). – Прости меня, развалюху, язык уже не держится за зубами – все хочется поплакаться кому-то, ан некому стало! Ну да ладно, – вдруг посерьезнела она. – Будем твоего сына спасать, а тебе, девонька, нужно пока поспать…

– Нет! – вскрикнула та, испугавшись одной только мысли о невосполнимой утрате. – Я не хочу, не буду спать! – Усталость вконец подточила силы молодой женщины: теряя сознание, она упала на диванчик, умоляюще протягивая к знахарке руку; Айша с причитаниями бросилась к дочери, обняла ее, умоляюще посмотрела на старую гостью.

Баба Наташа поймала этот взгляд и согласно кивнула пожилой хозяйке:

– Пусть выпьет этой водички, – сказала, протягивая ей стакан с желтоватой жидкостью, – и отведи ее в другую комнату поспать, а мы с тобой займемся ребеночком.

Патимат выпила воды и снова начала сопротивляться, но пожилая мать проявила настойчивость и почти силой увела дочь в другую комнату, уложила на диван. Молодая женщина посмотрела сначала на спящего в кроватке Шамиля, потом – на бесчувственного Расула, неподвижно лежащего на другой кровати, и из глаз ее по-новому брызнули слезы.

– Поспи, милая, – сказала Айша, утирая свои глаза. – Тебе нужно отдохнуть, а с внуком все будет хорошо, я верю.

– Нет, мама, я не оставлю его сейчас! Пожалуйста, отпусти, не держи меня! Я не буду, не должна спать…

Последние слова Патимат прошептала, еле шевеля губами: все ее существо как по волшебству, погрузилось в приятную невесомость, подчинившую себе ее волю, чувства, сознание. В голове загудело, затем этот мягкий обволакивающий гул сменился мелодичным птичьим щебетом, доносившимся откуда-то издалека, и она уже не ощущала реальности, объятая глубоким сном…

…не знала, сколько времени находилась в таком чудесном забытьи (наверное, около четверти часа – не больше!), а когда приоткрыла глаза, почувствовала себя обновленной, хорошо отдохнувшей, как будто проспала…

– …два дня! – сказала Айша, сидевшая рядом с ней на краю дивана. – Ты проспала целых два дня!

– Шутишь? – усмехнулась Патимат, отрешенно посмотрела на пустую детскую кроватку: – А где Шамиль?

– С ним гуляет Патима.

– Он тоже уже проснулся? А Расул… О, нет! – воспоминания обожгли ее жаром, вмиг вернули в безрадостную реальность; она бросила взволнованный взгляд на соседнюю постель, схватила мать за руку, но ничего не успела спросить – ком подкатил к горлу и вырвался наружу громким рыданием.

Айша испугалась, обняла дочь, стараясь успокоить:

– Нет, родная моя…

– О, мой сын! – рыдала Патимат, отгоняя страшную мысль.

– Идем, – произнесла та настойчиво, помогла ей подняться и потянула за руку к выходу из дома.

– Мама, я не могу! – замотала головой та, пытаясь вырваться. – Я не вынесу этого!..

– Идем же, глупая! – понизила голос мать и требовательно сжала в ладони ее пальцы.

С минуту молодая женщина, ошеломленная увиденным, смотрела – и не верила глазам: на диванчике сидела баба Наташа и с ложечки кормила молоком Расула – живого и здорового! Малыш, еще бледный и не окрепший после болезни, оживился при виде матери – заулыбался, потянулся к ней ручонками.

Патимат, не помня себя от радости, бросилась на колени перед исцелительницей, прижалась к сыну, осыпая его поцелуями со словами:

– Раббана ва ляка-ль-хамду миль'у-с-самавати ва миль'у-ль-арди ва миль'у ма байнахума ва миль'у ма ши'та мин шай'ин ба'ду! («Господь наш! Хвала Тебе, полная Небес, Земли, пространства между ними и всего остального, чего Ты пожелаешь!» – араб.)