После этого мы с Мамой быстро ушли, а потом вернулась и Художница. Они меня ругали – мол, чуть не сорвал сделку, – но я прекрасно понимал, что они шутят, потому что обе смеялись. У меня тоже прекрасное чувство юмора, но мне лично было не до смеха – как эта Гала посмела меня ущипнуть, ведь я ничего дурного не сделал! Но рассказать Маме я об этом не мог, а Волчьего Человека, который мог бы меня перевести, не было – он уехал куда-то в горы ловить леопардов. Леопарды – это такие большие кошки, покрытые пятнами, больше Дуси, даже больше Мурза, живут они в зоопарке, а еще, оказывается, на Кавказе. Это где-то далеко на югах, так далеко мы с родителями не ездили.

Перед отъездом Волчий Человек пришел к нам попрощаться, он показывал Маме «ловушку» – маленькая такая, похожая на фотоаппарат. Так и называется – «фотоловушка». Интересно, как леопард туда поместится? Вот бы поставить такую ловушку на Галу, а еще лучше – на ее глупых тявкалок! Впрочем, я и сам, безо всяких ловушек, с ними разделаюсь, пусть только удобный случай представится! Увы, после этого неудавшегося визита Мама, только их завидев, брала меня на поводок и уводила в другую сторону. Ну ничего, я еще до них доберусь!

Художницу я видел теперь часто – она писала портрет Лулу. Вернее, как я понял из разговора взрослых, это был двойной портрет – Лина писала Лулу, а Пошатывающийся рисовал свою жену.

– Представляешь, Лулу мне позирует в красном платьице с люрексом, – рассказывала Художница, забежав к нам после сеанса. – Оборки прямо-таки сверкают, как рождественская гирлянда. А Гала будет изображена в костюме Евы!

Евой зовут нашу пожилую консьержку – ту, которая никогда не забывает меня угостить, когда мы с Мамой идем на прогулку. Она всегда одевается в одно и то же платье, которое пахнет борщом. Неужели она отдала это платье Гале? Но потом я понял, что тут что-то не так. Потому что Художница сказала, что Гала позирует голая и получается китч такого уровня, что это своего рода шедевр. Потом они долго хихикали, а я решил, что больше их слушать не буду, не стоит напрягаться – все равно мне это неинтересно, раз я не знаю, что такое китч.

На следующий день мы встретили Галу с двумя ее псинками, и она сладко нам с Мамой улыбалась, зазывала в гости, даже Швабрика придержала. Мама тоже ей улыбалась, но, когда мы распрощались, улыбка у нее с лица слетела и она задумалась. Мне никогда не нравилось, когда у Мамы на мордочке… то есть на лице появляется такое выражение – в это время она от всего отключается, и прежде всего от меня. А про меня забывать нельзя, я этого терпеть не могу!

Между тем погода стояла такая, какую я люблю – было не жарко и сухо, и мы с Мамой много ходили в лес. Мне очень нравится бегать по лесу, когда под лапами шуршат сухие листья, их и носом можно толкать! На бульваре возле нашего дома дворники-узбеки собирают листья в кучки, и на каждой надо расписаться. Иногда, понюхав их, я чувствовал, что у меня шерсть на загривке встает дыбом, – это когда я улавливал запах врага, например Мули или овчарки из дальнего подъезда. А Зазик-Швабрик в свои чернила, кажется, добавлял растворитель № 1 – сразу понятно, что это пес художественный, то есть живет у художников.

С семейством Художницы мы, бывало, тоже встречались в лесу и вместе гуляли. Однажды мы с Мамой и Папой поехали к ним на дачу «на шашлыки»; было очень весело и вкусно. Кроме моих родителей и родителей Санни и Берты, была еще Лиза с тремя кавалерами (меньше за ней никогда не увязывается). Мы, собаки, повеселились на славу! Кроме шашлыков, было еще много чего лакомого, и нам подарили по косточке. Но особенно весело стало, когда кошка Бабы-яги прокралась к мангалу и попробовала украсть палочку шашлыка прямо с пылу с жару! Она ухватила ее за сочный кусочек мяса и потащила. Мы с девицами в это время рыли яму в дальнем углу участка, но сей же момент очухались и побежали разбираться с воровкой. Берта была к мангалу ближе всех, она добежала первая, но, вместо того чтобы схватить кошку, по своему обыкновению промахнулась и опрокинула мангал.