И разбойник отправился в рай. Сразу, безо всяких условий. А мудрые фарисеи и саддукеи, которые жили почти безупречной жизнью, разбирали любые споры по Закону Божию и по логике, что получили в награду? Осуждение, за очень редким исключением. Вот куда завела их надежда на логику.

– И почему так? – Фёдор всегда старался докопаться до самых корней. – Ты ничего не сказал о причине, почему сердце важнее разума?

– Не сказал. Здесь уже мои совсем вольные мысли. Смотрите, как в течение жизни меняется разум человека – то остреет, то тупеет к старости. Не говорит ли это о его вторичности? И наши знания, которыми ум питается, чаще всего – выводы из наших или чужих наблюдений.

А что будет, когда мы узнаем всё, да ещё и наш разум заработает в полную, непредставимую сейчас силу? Для чего понадобится нам этот багаж, не превратится ли он в обузу? Например, не благословение ли старческое слабоумие? Может, это освобождение слабеющего разума от лишнего, от знаний, которые совсем скоро станут ненужными? Сердце же, устроение по верным правилам, наоборот, позволяет и новым знаниям, и новым умственным силам влиться в человека, наполнить его без риска «порвать мехи ветхие». Или дать лишнее злому – тому, кто может использовать новые возможности во зло.

– Так что же, опять долой образование? – насмешливо спросил Александр. – Предлагаешь, словно в Средневековье, книги прятать от простецов?

– Вот я и боялся, что не так поймёте мою мысль. Не смогу хорошо объяснить, устал. Я же не говорю о том, что всем нужно делать. Со своими бы грехами разобраться. Просто предполагаю, что разум и все его действительно могучие инструменты менее дороги Богу, чем чистое сердце, которому Он даром даст и разум, и знания, и славу.

– Подожди,– нахмурился Александр, – давай вернёмся к моему вопросу. Ты говоришь, что славное церковное прошлое оправдывает ничтожное настоящее… Но я-то сегодня живу! И мною управляют эти потухшие угольки!

– Не передёргивай. Не совсем уж они и потухшие. Ты меряешь их по святым, потому недоволен. Но согласись, всё же в Церкви гораздо приличнее люди служат и работают, чем в целом в обществе?

– Пожалуй, – нехотя признал Александр, – не хватало, чтобы было наоборот.

– Вот именно. Поэтому можно сказать, что относительно лучшая часть общества в Церкви. Хотя и не идеальная, мягко говоря. Но даже не это главное. Я мог бы и сам привести тебе тысячу примеров, подтверждающих твои слова, но всё равно не соглашусь с тобой. Знаешь почему?

Ты же видишь, насколько Церковь неизменна, консервативна, хранит многовековые традиции! Мы служим по книгам, написанным тысячелетия назад, читаем Евангелие, в которое столько времени не вписывалась ни одна буква! Цитируем и сверяемся со святыми отцами и строго следим, чтобы наше слово, особенно письменное, не расходилось с ними! Да, Церковь часто упрекают в «несовременности», но это защита не только от гибнущего мира, но и от грехов служителей, от нас самих, от падшего гордого современного разума. Священников грехи гложут не меньше, а то и больше, чем других, – это защита тех, кого Господь нам доверил пасти. Священнослужители говорят правильные, нужные и полезные слова, будучи сами грешниками. И в этом великая польза для всех.

И здесь, думаю, корень твоих сомнений. Ты видишь грешного человека, вещающего святые слова, и осознаёшь, как это неестественно, противоречиво, не цельно или, как ты считаешь, лицемерно. Задумайся – обычно лечением от лицемерия считается изменение слов, то есть хорошо, когда человек начинает говорить то, что действительно думает. Но не в нашем случае. Произнося мудрые, святые слова, проповедник должен меняться сам, начинать соответствовать тому, что говорит. Происходит изменение внутреннего человека через изменение внешнего, понимаешь? Тогда исчезнут и лицемерие, и грех, насколько это возможно.