– Почему бы и нет? Он из приличной семьи. Его отец в республиканской армии имел чин повыше того, который носил ваш отец в армии императора. Если бы он пожелал породниться с семейством Наполеона, он, вероятно, умер бы маршалом Франции вместо того, чтобы после своей смерти оставить свою семью умирающей от голода или почти умирающей. Молодой человек все взял в свои руки. Он отважно преодолевал все жизненные трудности. У него честное открытое и благородное сердце, которое, возможно, умеет хранить любовные тайны, но не в состоянии сдерживать свою неприязнь. Кстати, меня он не любит…

– Как не любит? – воскликнула, не сдержавшись, госпожа де Моранд. – Но ведь я же велела ему…

– Делать вид, что я ему нравлюсь… Но бедный парень, хотя и старался вовсю, я в этом уверен, учесть все ваши рекомендации, в этом вопросе не смог исполнить вашу волю. Нет, я ему не нравлюсь! Когда он видит меня на улице и у него есть возможность, не проявив невежливость, перейти на другую сторону, он переходит. Когда я встречаюсь с ним, и он, будучи захвачен врасплох, вынужден раскланяться со мной, он делает это с такой холодностью, что это могло бы быть воспринято как оскорбление любым другим человеком, кроме меня, поскольку я делаю это из простой вежливости, ибо вынужден передать ему ваше приглашение. Вчера я его буквально вынудил подать мне руку. Если бы вы знали, как бедный парень страдал все то время, пока его ладонь находилась в моей! Это меня тронуло. И чем сильнее он меня ненавидит, тем больше я его люблю… Вы понимаете это, не так ли, мадам? Это человек неблагодарный, но честный.

– По правде говоря, мсье, я не могу понять, как отнестись к тому, что вы мне говорите!

– Отнеситесь, как ко всему тому, что я вам говорю, мадам, как к истине. Бедный малый чувствует, что чинит мне зло, и это его смущает.

– Мсье… О каком зле вы говорите?

– Я не говорю, что он не мечтатель. Он поэт, а всякий поэт мечтатель. В большей или меньшей мере… Кстати, хотите совет? Он написал вам стихи, не так ли?

– Мсье…

– Написал. Я их видел.

– Но он не стал их издавать!

– Он прав, если они плохие. И не прав, если они хорошие. Пусть он меня не стесняется! И все же я хочу поставить одно условие.

– Какое же, скажите на милость? Чтобы там не было моего имени?

– Совсем наоборот! Какая ерунда! Тайны от нас, его друзей! Нет!.. Пусть ваше имя стоит там полностью. Кому же это в голову придет увидеть что-то плохое в том, что поэт посвящает стихи женщине? Когда мсье Жан Робер обращается в стихах к цветку, к луне, к солнцу, разве он ставит только начальную букву? Он ставит их полное название, не правда ли? А поскольку вы, подобно цветку, луне и солнцу, являетесь самым прекрасным, самым нежным и добрым творением природы, пусть он обращается к вам в своих стихах, как к солнцу, луне и цветам!

– Ах, мсье, неужели вы это говорите серьезно?

– Да. И слышу, как у вас камень упал с плеч.

– Мсье…

– Значит, договорились: хочет мсье Жан Робер того или не хочет, но он остается в числе наших друзей. Если кого-то удивят его частые посещения нашего дома, говорите – и это будет правдой, – что ни вы, ни он к этому особенно не стремитесь, что этого желаю я, поскольку отдаю должное таланту, деликатности и скромности мсье Жана Робера.

– Что вы за странный человек, мсье?! – воскликнула госпожа де Моранд. – И кто сможет раскрыть мне тайну вашей необычайной привязанности ко мне?

– Неужели она вам мешает, мадам? – спросил господин де Моранд с улыбкой, в которой был оттенок грусти.

– О! Нет, слава богу!.. Но вот только она заставляет меня бояться того, что…