– Антуан Леморж, – прочитал я вслух. – Должно быть, часовой мастер?

Дарья уже достала телефон и быстро застучала пальцами по экрану.

– Ага! – воскликнула она через несколько секунд. – Антуан Леморж, русско-французский часовщик XIX века. Известен созданием уникальных часовых механизмов с секретами для аристократических семей. Считался непревзойдённым мастером сложных часовых головоломок. – Она подняла на меня глаза, и в них уже не было страха, только азарт исследователя. – Кажется, Виктор, мы только что нашли ключ. И совсем не от часов.

***

Всякий губернский город, если он себя хоть сколько-нибудь уважает, обязан иметь свою легенду. Не какую-нибудь банальную историю о кладе, зарытом Стенькой Разиным, а нечто более изящное, с европейским флёром. В городе N такой легендой, вне всякого сомнения, был двухэтажный домик с мезонином, притулившийся в кривом, точно сабельный шрам, переулке близ Торговой площади. Вывеска на нём, исполненная витиеватой вязью, гласила: «Часовыхъ дѣлъ мастеръ А. Моржовъ». Этот дом и его хозяина знал каждый горожанин, от последнего мальчишки-газетчика до самого градоначальника, ибо не было в округе человека, кто хоть раз не заглядывал бы к старому часовщику со своей остановившейся брегеткой или барахлящими ходиками.

Имя мастера, Антон Степанович, на самом деле было лишь удобной русской ширмой, за которой скрывался Антуан Леморж – человек поистине удивительной и, как сказали бы романисты, авантюрной судьбы. В Россию он, правду сказать, не стремился, но оказался здесь волею того самого слепого случая, что с упорством маньяка-железнодорожника переводит стрелки на чужих судьбах. В достопамятном тысяча восемьсот двенадцатом году, будучи совсем молодым сержантом Великой армии Наполеона, он получил тяжёлое ранение под Малоярославцем. Что было дальше – сюжет для чувствительной повести, из тех, что дамы в девятнадцатом веке читали, промокая глазки кружевными платочками. Замерзающего, в бреду и горячке, его подобрала Агафья Петровна Смирнова, кроткая дочь местного священника. Выходила она француза, как и полагается в таких историях, травами да молитвами, а как оправился он – так девичье сердце и не устояло перед этим самым хвалёным галльским обаянием. Да и сам Антуан, глядя в глаза своей спасительницы – глубокие и тёмные, цвета тех самых чернил, которыми подписывают не торговые контракты, а брачные свидетельства, – понял, что война для него кончилась и пропал он окончательно и бесповоротно. Так и остался в России, обрусев до неузнаваемости, приняв православие и став Антоном Степановичем Моржовым (фамилия Леморж, как нетрудно догадаться, оказалась не по зубам местному дьячку, человеку, видимо, простому и далёкому от фонетических изысков).

Часовое ремесло, эта тонкая механика на грани волшебства, досталось ему от отца, потомственного часовщика из самого Лиона. Ещё мальчишкой Антуан часами просиживал в отцовской мастерской, пропахшей маслом и канифолью, заворожённо наблюдая за тем, как под умелыми, чуть подрагивающими пальцами мастера оживают, начинают дышать и отсчитывать секунды безмолвные латунные механизмы.

В новом отечестве, которое он полюбил тихо и прочно, Антон Степанович быстро прослыл мастером незаурядным. Его часы были не просто точными хронометрами – нет, это было бы слишком просто для сына лионского часовщика. Каждое изделие, вышедшее из его рук, становилось подлинным произведением искусства. Он создавал часы с курантами, играющими редкие, почти забытые мелодии; часы с движущимися фигурками, разыгрывающими целые сценки; часы с потайными механизмами, о назначении которых знал лишь он один.