Часы пробили восемь.

– Мне пора, – сказал я, посмотрев на Дарью.

– Да, уже темно…

Я медленно поднялся и подошёл ближе к часам, чтобы лучше их рассмотреть.

– Дарья, вам не кажется, что орнамент на циферблате удивительно похож на узор с запонок?

Дарья рассеянно покачала головой:

– Я как-то не обратила внимания.

Она достала из потёртой коробочки запонки. Подошла ближе и невольно ахнула – сходство действительно было поразительным.

Массивный бронзовый циферблат обрамлял причудливый орнамент, выполненный с поразительным мастерством. Дубовые листья, прорисованные с ботанической точностью, сплетались с виноградными лозами. Каждая прожилка листа, каждая виноградина были выполнены с невероятной тщательностью. Между листьями прятались крошечные жёлуди, настолько детально проработанные, что казалось, вот-вот упадут с ветки. Виноградные грозди обвивали римские цифры, создавая впечатление, будто время само прорастает сквозь этот лесной узор.

– Смотрите, – прошептала Дарья, проводя пальцем по деревянной раме, обрамлявшей циферблат, – здесь какие-то отверстия.

Действительно, по обеим сторонам циферблата в искусной деревянной инкрустации виднелись два небольших отверстия, настолько аккуратных, что их легко было принять за часть узора.

– А что если… – я взял у Дарьи одну из запонок и осторожно вставил фиксатор в левое отверстие. Он вошёл в него с мягким, точным щелчком, будто две части одного механизма, разделённые веком, наконец нашли друг друга.

Дарья, затаив дыхание, проделала то же самое со второй запонкой.

Мы переглянулись. Я кивнул. Она – в ответ. И мы одновременно повернули запонки.

– Ну вот, – вздохнула она, нервно поправляя выбившуюся прядь волос, – я уж думала…

– А чего мы, собственно, ждали? – пробормотал я, пытаясь скрыть разочарование. – Что это сработает и мы найдём клад?

Дарья рассеянно вертела в руках свою запонку, разглядывая причудливый узор.

– Постойте-ка… – она прищурилась, поднесла запонку ближе к настольной лампе. – А вы заметили? Один, два… семь желудей! Точно такие же, как и на циферблате. На вашей запонке тоже есть?

Я кивнул, разглядывая свою:

– А на моей… Девять, – произнёс я и вдруг меня осенило. – Дарья, а что если… Что если нужно повернуть их определённое количество раз? Семь и девять?

Мы переглянулись.

Снова вставили запонки. Я досчитал до девяти, Дарья – до семи. Тишина. Только маятник продолжал лениво покачиваться.

– Чёрт возьми, – пробормотал я и уставился на циферблат. – А что если…

Я принялся считать жёлуди на часах, водя пальцем по бронзовой поверхности. Дарья следила за моим подсчётом, беззвучно шевеля губами.

– Шестнадцать, – объявил я. – Как на обеих запонках. Но зачем? Какой в этом смысл?

Дарья молчала. На её лице застыло то особенное выражение, которое появляется у людей за секунду до важного открытия. Она протянула руку к часам и осторожно повернула стрелки. Минутная стрелка замерла на двенадцати, часовая – на четвёрке.

– Шестнадцать часов, – прошептала она.

– Точно! А вы молодец, – хмыкнул я.

Мы снова взялись за запонки. Семь поворотов, девять поворотов. Внутри часового механизма что-то сухо щёлкнуло, затем раздался мелодичный звон, будто упала маленькая серебряная ложечка, и циферблат отскочил, как кассетный лоток на старых советских магнитофонах, открывая тёмное нутро часов.

Я даже невольно отпрянул.

– Невероятно! – выдохнула Дарья, хватая меня за рукав. – Смотрите, смотрите!

Сразу за циферблатом блеснула круглая бронзовая дверца, в которую было искусно вделано небольшое зеркало. На его поверхности изящной вязью было выгравировано: «Antoine Lemorge».