– Так точно!

– Ну и добре! – «дал нам краба» комбат.

С тем и ушли от него, готовиться.

Получили на кухне сухпаёк и там же перекусили. Потом пришёл инструктор из разведки, показал и рассказал про всякие премудрости в новом для нас деле, отдохнули несколько часов, и в белых маскхалатах выдвинулись на точку броска. До назначенного времени помёрзли в снегу выглядывая нашу дорожку. Счастливой она будет или нет – никто из нас не знал. В четыре часа пополудни, как было договорено, покатился огневой вал. Да такой, что самим было страшно за ним бежать. Что уж было говорить и про «гостей дорогих»! Сидели наверное в блиндажах и нос боялись высунуть. Добежали мы до фермы, или как её там, и затаились до темноты. Ни покурить, ни чихнуть. Первый же раз в разведке, ясно море!

Дождались до темноты и прижимаясь к перелескам двинули к дороге. Луны не было. Это хорошо. Дошли без приключений. Нашли поворот, который просматривается в обе стороны и стали ждать. Часа не прошло, как вдалеке мигнули фары. Вот они всё ближе, ближе… Легковушка! Вот это фарт! Это ж надо! Думали дольше ждать придётся.

– Снимаю мотоцикл!

– Лады! Машина моя!

Моя автоматная очередь пришлась аккурат по сопровождающим, а от гранаты другана машина чуть подпрыгнула и ткнулась в кювет. Мотоцикл ещё ревел на остатках бензина, когда я рванулся к машине. Напарник лежал на том же месте с автоматом наизготовку. «Молодец! – подумалось. – Прикрывает!». Выстрелив для верности в водителя, рванул дверцу на себя. С заднего сиденья со стоном вывалился высокий худощавый офицер.

– Нихт убивайт! Плен! Их бин плен!

Ещё удача – догадливый попался! Сразу сообразил, что к чему. Связав руки толкнул в спину.

– Вперёд!

А дружок всё ещё лежал на обочине. Подошли с немцем к нему. Не шелохнулся даже. Не по себе стало что-то. Тронул его за плечо, а он и свалился на бок. И там, где была голова растеклось чёрное, изменившее свой цвет в ночи, кровавое пятно. Свой же осколок прилетел ему в лоб! Резко повернувшись к пленному, еле сдерживая себя, говорю сквозь зубы:

– Ах ты, мразь! Да знаешь ли ты, кого я сейчас потерял? Была б моя воля, в лохмотья тебя порвал бы! Жаль не могу. В другом месте ждут!

И закатил ему такую плюху, что минуты две он приходил в себя. Да ещё прикладом вытянул вдоль хребта. Лучше б я этого не делал! Плача засыпал своего дружка в кювете снегом и тронулись мы с немцем в обратный путь. Вначале он шёл нормально. Потом начал постанывать. А через несколько километров совсем повалился.

– Вставай, сука! Ещё полтора часа топать! Не сачкуй, твою мать!

Пинками заставил его встать. Ещё час топали. Всю дорогу он стонал. И вдруг упал снова.

– Я есть кранк! Не могу нога ставит болше!

– Я те щас и ногу поставлю, и руку. Ещё и морду набью! Ты что ж себе думаешь, сволочь, что мой дружок просто так под снегом полежать захотел? Не было б тебя, я б его сам к нашим на горбу пёр! Вставай, гнида! Очень тебя ждут у нас!

И кляп в рот для верности. Но ни пинки, ни затрещины уже не помогали. Он не вставал. Видимо приклад вдоль хребта был лишним. А время поджимало…

Наши и немецкие ракеты чётко обозначили линию фронта. И, хошь-не-хошь, а пришлось мне взвалить этого «фон дер Фрица» на горб, и переть его к точке встречи, где нас в перелеске ждали. Сколько матюгов произнесённых шёпотом слышал этот «Ганс»! Если он потом выжил в плену, то его словарный запас по части русского мата пополнился неимоверно. Задыхаясь и обливаясь потом я тащил его, проклиная всё на свете: и войну, и Гитлера, и комбата…

Мы были уже на середине нейтралки, когда сзади коротко рыкнул пулемёт. И повалились мы в снег. Не потому, что я сообразил мгновенно залечь. Даже подумать об этом не успел. Пулемётчик немецкий оказался мастером своего дела. Матёрый попался, тварь! По ногам бил. А «Шульц» как-то сумел вытолкнуть кляп изо рта и, веря в своё близкое спасение, что-то орал на своём языке. И уже под прикрытием нескольких пулемётов к нам бежали немцы.