Немцы торопились. Зима – в полный рост, а одёжка-то летняя. И Москву-то уже в бинокли видно! Да и дома белокурые Брунгильды заждались. Тем паче камрады уже знали: медали за взятие Москвы ждут своих хозяев. Там, в конце концов, можно и от мороза спрятаться. Нет, спешить им надо было.

Первый штурм был неудачен. Надо дожать во второй. Иначе замёрзнуть тут можно к чёртовой матери! А то, что не было сплошного фронта не беда! Те части, что в тылу остались, добьём после взятия вражеской столицы. Это я за них рассуждаю. А иначе-то как? Нам самим холодно было, хотя мы и одеты были не в пример им.

Попутчик замолчал, о чём-то подумал и махнул рукой.

– Пойду в тамбур. Курну. Разбередили вы меня.

Возразить мы не посмели. Даже как-то неловко стало, что заставили старика переживать снова то, что казалось бы уже бесповоротно далеко. Но почему же для нас, тех что родились через год-три после войны, она была так генетически близка?

Старик вошёл, улыбнулся нам, и изрёк:

– Фронтовая махра покрепче была!

Мы не знали просить его дальше рассказывать или нет. Может человеку тяжко вспоминать. Хоть и две недели провоевал, но ведь и Красную Звезду за «просто так» тоже нереально получить. Только он без вступления продолжил сам.

– Дружок у меня в батальоне был закадычный. Во Владике в увольнение вместе ходили. За девчатами приударяли. Не было надёжнее друга. Я и до службы не подарок был, мог за себя постоять. А что касаемо его, так это… Есть в одной блатной песне слова: «Матушка меня рожала, вся милиция дрожала…» Так вот это про него. Детдомовским он был до флота. Ни кулака, ни ножа – ничего не боялся. Если какая стычка в городе с пехтурой в увольнении – ремень с захлёстом через ладонь и полный вперёд! Когда мне приходили письма из дома, то всегда просил почитать вслух. Он же ни от кого не ждал писем. Вот и грелся у моих, как у костра. Вся бравада слетала с него в тот момент. Сдвинет брови, смотрит в одну точку и думает о чём-то своём. Мог ведь на корабле остаться. Но упросил комиссара. Тот посодействовал. И пошёл со мной.

Как-то вызвал нас комбат:

– Вот что, «не разлей-вода», дело есть. Крутое, но очень нужное. «Язык» потребен. По возможности серьёзный. С витыми погонами, я вас умоляю! Найтить, украдить, хоть самим родить. Нужен и баста!

– Товарищ комбат! Мы ж ни разу в разведке не были.

– Это что? Отказ?

Мы вытянулись.

– Никак нет!

– Вот и славненько! – и подвёл к столу с картой. – Здесь мы. Здесь они. А это – дорога. Недалеко от фронта, правда?

– Ну, не то чтобы…

– Ладно, ладно! Что для вас несколько километров туда-сюда за ночь? Сущий пустяк! Вы ж у меня кто? Альбатросы революции! Вот тут и тут два оврага. Туда не суйтесь. Там наверняка секреты стоят. А между оврагами чистое поле. Поэтому особо не охраняется. Разведчики от соседей говорят, что пост выставляется только ночью. Они тоже пойдут за «языком». Только в другом месте. А для нас по дружбе пушкари завтра в шестнадцать ноль-ноль дадут артиллерийский концерт. Ха-а-а-а-роший! По оврагам и по полю. Чтобы вы смогли за огневым валом проскочить вот сюда. – и он ткнул пальцем в несколько квадратиков на карте. – Там и пересидите остаток светлого дня. То ли ферма была, то ли… Ну, что-то колхозное было. Сгорело всё. Одни развалины. А уж ночью, будьте любезны, добегите мне до этой дороги! Очень надеюсь, что домой вернётесь не с пустым неводом. Возвращаться будете вот по этому маршруту, левее. Там вас прикроют прочно. «Язык» нужен всем. И чем их, вместе с армейскими разведчиками, больше достанем, тем лучше будет для всех нас. Надо ж командованию знать, что за новые части прибыли под Москву! Как их встречать, чем кормить-угощать… Ясно?