– А, «генерал Черномор», – лицо полковника Авдеева потеплело. – Что же вы, не летите, товарищ министр? По протоколу обязаны присутствовать.

– Лечу, но обычным самолётом, есть ещё дела. А вы заканчивайте тут панибратствовать, – Лучников в раздражении швырнул бы трубку, но их уже не делали для телефонных аппаратов, и потому он просто со всей силы шмякнул кулаком по столу. После чего обнаружил, что купил оба билета – и в Шанхай, и на Сахалин. «Судьба, – подумал министр. – судьба такая». Здесь его, честно говоря, ничего не держало: ни жена Оленька, ни всемогущий тесть, ни даже деньги. Самым сильным инстинктом, который Костя тренировал как Шварценеггер – трицепс, был инстинкт выживания. И сейчас он просто вопил: спасайся! Беги!

Лучников надел пиджак, опустошил сейф, ради такого случая набитый пачками тонких пластиковых сианей[16], новой валюты Китая, написал пару строк на бумаге для заметок и вышел. Уходя, тщательно закрыл кабинет и прилепил бумажку. На ней было написано: «Улетел на Сахалин».

До самого последнего дня в роли министра Костя Лучников не мог перестать врать.

Проект ЭКС. Подводный купол «Анива-8», 27 мая 2048 года. 12:20

Василий Черепичный, инженер и подводник, ждал помощи. Прошло уже больше трёх часов, и никаких вестей.

– А что это значит? – сказал он сам себе. – А это значит, что связь восстановить не удалось. Что наши водолазы не нашли моё местоположение. Что московская служба Росспас ещё только летит на самолёте – а это ещё пять часов, и успеют они только к моему отпеванию, либо мчат по тоннелю, и тогда это ещё час. Отсюда вывод – у меня есть час, чтобы хорошенько вздремнуть. А как вздремнуть, когда сна ни в одном глазу?

Черепичный пожал плечами и приник к иллюминатору: «Анива-8» продолжала бодрым шагом двигаться по замысловатой траектории. Магнитные якоря гудели моторчиками, и хоть их было не слышно, но по пузырькам, всплывавшим ровными струйками было понятно: пашут, родимые. Василий на секунду испытал гордость от такой своей безупречной работы, но потом его осенило:

– Дурень! Если б сработал хуже, давно бы уже всё остановилось, и я бы не таскался по дну океана в этой драной кибитке!

За стеклом было видно, как солнце всё ярче светит, всё больше прогревает толщу воды: порскали туда-сюда стайки морских лисичек, время от времени прямо к середине иллюминатора присасывался настырный кальмар, которого Вася сначала сгонял, стуча по стеклу костяшкой пальца, а потом оставил – пусть сидит, дышит.

– Драная кибитка… – повторил Черепичный, и тут в лицо ему брызнула тонкая струйка воды. Нет, не тонкая – тончайшая, будто иголочка. Била она не сильно, но уверенно и постоянно. Черепичный дрогнул лицом, но справился: подставил стакан с делениями, которым отмеряли корм для рыб – в целях эксперимента, поставил таймер.

– Пять минут – восемьдесят миллилитров. И вроде, немного, – сказал вслух Черепичный, – но это сейчас. Надо лезть варить.

Спецом в холодной сварке он не был никогда. Не сложилось. В клёпке – хоть ручной, хоть автоматическим молотком, хоть ИИ-молотом ему не было равных. А вот сварка как-то не зашла: клей лез фестонами, плоскости прикладывались криво. Черепичный поискал в сумке с инструментами, выудил баллончик с флуоресцирующим веществом, и полез обрызгивать потолок. Включил лампу:

– Тэкс, и где тут у нас протечка, господа? – к том времени иголочная струйка стала чуть толще, фыркая уже по сторонам мелкими солёными каплями.

Дефект обнаружился в стыке шва: и не один, а три, да ещё подозрительно вздувались прямо на стене два пузырька: мелких, но угрожающих. Их Вася тоже решил дезинтегрировать, пока купол не превратился в душ Шарко. Сварка, как и предполагалось, не заладилась. Высушить поверхность было нельзя, наложить пластырь – тоже. Плотная коричневая паста ложилась неравномерно, и стоило только инженеру положить мастерок, как начала отваливаться чешуйками и целыми пластинками.