Ком перекрыл горло лишая возможности говорить. Не ожидая ответа, мать опустила взгляд и продолжила есть. Часто заморгав, я попыталась прогнать подступающие слезы. Ей не нужно мое согласие, она уже все решила за меня.

– Как поживает Алекс? – через некоторое время, когда ком медленно рассосался, поинтересовалась мама.

– Вроде нормально, – стушевавшись ответила, мысленно желая поскорее закончить и скрыться в спальне.

– Вы до сих пор дружите? – со странной интонацией, спорила она, подняв на меня холодный, словно сталь взгляд.

По затылку и вниз, до самого копчика, побежали неприятные холодные мурашки. Подобные вопросы всегда вызывали во мне особо сильную панику. Они несли в себе нечто недружелюбное. Я словно пыталась угадать какой ответ станет моим спасением или же лишит покоя. Маме не нравилось, когда я упоминала мальчиков, и пусть они просто ходили со мной на одни занятия.

К Алексу же она относилась странно. То с теплотой, то с ненавистью. Но никогда не требовала прекратить общение, как с Питом. Когда он пропал, мама даже обрадовалась, хоть и пыталась это скрыть. Его она ненавидела, и стоило лишь упомянуть имя парня, начинался скандал.

Поэтому я старалась не упоминать даже подруг. Будь воля матери, она запретила бы мне говорить даже с учителями. Главное хорошая учеба и отсутствие позора. К последнему у меня всегда оставались вопросы. Я никогда ничего из ряда вон не делала, да и не говорила. Всегда приличная и ухоженная, идеально сделанные уроки и четкие ответы на занятиях.

– Ну так что? – с холодным нажимом, поинтересовалась мать, стремительно вырвав меня из размышлений.

– Дружим. Если конечно можно назвать наше общение лишь в стенах академии, – слукавила я, не поднимая глаз. Ей не следовало знать о нашем общении вне учебы.

Взяв нож со стола, мама сжала его в руке и долго смотрела на лезвие. Такая реакция напугала. Неужели я дала не тот ответ? Неужели она сделает это снова?

– Скоро выпускной бал, – тихо произнесла она, задумчиво разглядывая острый край предмета. – Пойдешь?

– Я не… – не ожидая такого вопроса, я растерялась. – Не знаю, наверное, нет.

– Ты обязана пойти. Я переведу тебе реи[7], купишь хорошее приличное платье.

– Что? Правда? – не ожидая подобного, немного обрадовавшись, уточнила я.

– Да. Только не думай вести себя развязно и позорно, – очередной удар уничтоживший всю радость. – Тебе необходимо проявлять активность в обществе, но… – мать замолчала, посмотрев на мои руки, скрытые под подаренным бабушкой свитером, незадолго до ее исчезновения. – Надежно спрячь все изъяны, не стоит выставлять их и показывать свою ущербность. Ты получила все по заслугам, но другим этого знать не обязательно, помни об этом всегда.

Положив нож, она вытерла рот салфеткой, ставя точку в ужине и разговоре.

– Убери все со стола.

– Да, мама.

Стоило ей выйти, как мои ладони сжались в кулаки. Ногти болезненно впились в кожу, пока внутри растекался гадкий яд от услышанных слов.

Ноги, налитые свинцом, передвигались с трудом. Пот нескончаемым потоком катился по коже вниз, скрываясь в насквозь влажной одежде. Легкие сжимались от боли, стоило лишь сделать вдох, впуская в себя расклеенный кислород обжигающий все внутренности.

Вокруг полыхало. Деревья ломались, продолжая трещать под воздействием разрушительных языков пламени. Огонь медленно поглощал все до чего только мог добраться, огибая небольшую реку, по которой с трудом передвигался я.

Стараясь не дышать через нос, заставлял тело идти. Запах гари намертво засел внутри, раздражая носоглотку. Хотелось лечь прямо в воду, позволив речному потоку смыть пот и отвратительный запах.