«Я думал об этом больше всего. И почему я сделал вид, что для меня это недостаточно важно? Почему сделал вид, что есть что-то важнее?»

Ник встал из-за стола и, не отпуская книгу из рук, пошёл на кухню. Там не горела лампа, лишь слабый луч лунного света падал на пол и стену из едва приоткрытого окна. Он заварил себе зелёный чай в своей маленькой белой кружечке и несколько минут стоял и не торопясь пил его, глядя в окно. Там было темно, лишь немного видно соседний дом, несколько горящих в нём окон, людям за которыми отчего-то в ту ночь тоже не спалось. И двор со старой детской площадкой. Детей на ней Ник не видел ни разу за те два года, что здесь жил. Он допил чай, оставил кружку на кухне и вернулся в комнату, к своему столу, на котором его терпеливо ждала открытая книга.

Он сел за стол и вновь перечитал последние предложения своего сочинения. Вновь почувствовал, как по коже пробежали мурашки.

И разве кто-нибудь ещё в том возрасте, в котором он это писал, способен сочинить такое? Разве кто-то в пятнадцать лет сейчас способен написать такие слова, которые после прочтения долго-долго не будут выходить из головы, будут пленить, будут настойчиво заставлять о себе вспоминать, чуть ли не каждое мгновение возникая в памяти чужими голосами? Никто бы не смог, а он смог. И он совершенно об этом забыл, он отвернулся от этого так небрежно, так неуважительно, практически плюнул в красивое лицо, которое ему и только ему улыбалось так искренне, как никому другому. Просто плюнул и отвернулся, даже перестал обращать внимание на его дыхание, что ещё чувствовала кожа, тёплое дыхание, и оттого не знал, изменился ли его темп. Разозлилось ли это, такое прекрасное лицо?

Ник вернулся к компьютеру, создал новый документ. Буквально секунду компьютер грузился, потом перед лицом юноши появился чистый белый лист. И палочка в левом верхнем углу, которая по-прежнему спокойно моргала. Ник хотел что-то написать, что-то, не важно что, может быть, какой-нибудь рассказ, совсем небольшой, который он мог бы осилить за вечер, как раньше, может, что-то ещё, к примеру, он мог начать писать повесть или пьесу… Господи, за это время он так много прочитал, что его язык, наверное уже успел развиться до невероятного уровня, такого, каким свой язык Ник даже не представлял, страшно представить какие будут выходить абзацы и предложения, если прошло так много времени с момента последнего написанного предложения.

Ник долго сидел перед чистым листом; он попросту не знал, с чего ему начать, не знал, о чём бы мог написать и когда заметил, что прошло много времени, решил попробовать просто дать волю пальцам: пускай просто бегают по клавиатуре, как бегали прежде, пускай стучат по клавишам пока не устанут, а он сможет понаблюдать за тем, что появляется из чёрной палочки, которая сияет на экране. И только он было приложил руки к клавиатуре, он что-то почувствовал, что-то, что не смог бы объяснить в первые секунды. Лишь потом всё стало понятно: он ощутил некое подобие ответственности, которое моментально ложилось на него, как только он начинал писать новое произведение, как только на пустой странице появлялось первое слово. И это подобие ответственности стало в разы тяжелее после стольких лет, в течение которых документы на компьютере Ника не пополнялись ни одним словом. Он не мог сейчас просто так, без полной осознанности начать писать после столь продолжительного перерыва. К этому требовался подход, особый подход, ведь эта задача не сравнима с теми, к решению которых Нику приходилось прибегать в течение обучения архитектуре, для решения которых не нужно было ничего, кроме того, чтобы сесть и просто начать делать.