Сложнее всего было привыкнуть к имени.

С телом тоже поначалу пришлось непросто. Не то чтобы оно казалось чужим, скорее, роскошной вещью, купленной за бесценок. Вроде твое – бери и пользуйся, но все равно ждешь, что вернется запыхавшийся продавец, и начнет доказывать, мол, произошла ошибка и все дела, а ты, как назло, воспитанный и жалостливый. Только в ее случае никто так и не явился, даже тот голос, который слышала в день своей смерти. Стоило прийти в себя, как вспомнила: когда ей рассказали об автокатастрофе, это он ревел в голове: «Не нужна! Никому больше не нужна!», пока она в университетском туалете кромсала руки канцелярским ножом, отчетливо понимая, что так сбежать не получится. Жаль, не задумалась, как должно получиться. Тогда ее застукал кто-то противно визжащий, настучал в деканат, располагавшийся на том же этаже, затем скорая, дурка и далее по тексту. Голос потом возвращался, но ни к чему не призывал, скорее комментировал, пока ему не надоело, и он не пропал до дня смерти. В общем, этот выселять бы не стал, как не стал никто другой, и чувство постепенно стихло и исчезло насовсем.

Дальше был период, когда она пыталась просить у андроидов, заменявших здесь медперсонал и прислугу, инсулин и тонометр, но получала подробное объяснение, что теперь здорова, и ей не требуются ни лекарства, ни контроль артериального давления. Однако к хорошему привыкаешь быстро, и раз плохо не становилось, то таблетки с уколами вскоре перестали волновать.

Еще какое-то время она пристально рассматривала тело. Теперь уже ее тело. Гладкие руки без единого шрама и с аккуратными ноготками идеальной формы. Ровные стройные ноги, в которых больше всего радовало не наличие того самого промежутка между ними, которого у нее отродясь не имелось, а здоровые коленки – хоть убегайся по лестнице! Она, кстати, бегала, и ничего не хрустнуло. Только плоский живот без единой растяжки внушал опасение, что снова вырастет, дай только время! Но прежний аппетит не вернулся, и переживания по поводу недолговечности внезапно обретенной стройности поутихли, пусть и не пропали совсем.

В общем, к телу она привыкла, и то ей скорее нравилось, а вот имя… С именем были проблемы. Имя к ней не клеилось. Да, именно к ней. Отражающаяся в зеркале пигалица с красивым чуть ли не до зловещей долины лицом вполне могла оказаться Евой. Или Маргаритой. И даже Фридой. Тело могло, она – нет. Ей «Ева» подошла бы разве что в качестве детского прозвища. Но ведь инициация случилась, и потому требовалось иное. Настоящее. Взрослое. Ее.

Так что сейчас у нее шел период, когда она подолгу стояла у зеркала, примеряя к себе разные имена, и пыталась понять: подходит или нет? Лариса? Екатерина? Может, Настя? Но ей, как киту в модном магазине, ничего не лезло – прикладывай к себе сколько угодно, в примерочной все равно пойдет по швам. Но она находилась в самом начале поиска, потому заранее известный ответ, что не найдет, пока не огорчал. Хм, Лиза?

До плеча дотронулись, привлекая внимание. Рядом стоял Змей. По крайней мере, седовласый мужчина, которому принадлежали особняк и лаборатория, назвался именно так. Наверное, у него имелось иное имя, настоящее, но такое всем и каждому не называлось. Ну, что ж тогда, Змей так Змей. Может, и ей не заморачиваться, а стать какой-нибудь… Пантерой?

И тут же скривилась, настолько ужасно вышло.

– Надеюсь, это не на меня такая реакция, – сказал Змей, не торопясь, впрочем, обижаться.

– Простите. Конечно же, не на вас. Это… Так… Увидела кое-что…

– И на что это такое ты смотрела?