– Спасибо, что пришли, – сказала Айлен, чувствуя, как дыхание запинается.

– Я сам пригласил, – ответил он спокойно, – хотел показать одну вещь.

Они вошли в здание. Галерея окутала их тишиной и золотистым светом. Айлен впервые почувствовала, что искусство здесь не просто развешано по стенам – оно дышит. Оживает.

Он повёл её через несколько залов, пока не остановился перед картиной Джозефа Райта – «Эксперимент с птицей в воздушном насосе».

– Что ты видишь? – спросил он.

Айлен смотрела.

– Страх. Ожидание. Люди собрались вокруг чего-то важного, и никто не знает, что произойдёт.

– Именно, – кивнул он. – Искусство – это не всегда красота. Иногда – это предчувствие. Или момент истины.

Они шли дальше, мимо залов с Тёрнером, Констеблом, мимо тишины, насыщенной многовековыми голосами. Где-то между «Туманом над Темзой» и «Пейзажем с радугой» Маркус сказал:

– Я знаю, что ты чувствуешь. Но ты должна понять: я не могу быть с тобой. Пока не могу.

– А потом сможете? – тихо спросила она.

Он посмотрел на неё. Долго. Медленно.

– Я не знаю.

Но в его голосе не было отстранённости. Скорее, боль и беспомощность. Он хотел защитить её. Или себя. Возможно – их обоих.

Они остановились у скульптуры. Мраморная фигура девушки, склонившейся в вечной тоске.

– Это не история о любви, – прошептала Айлен, – это история о том, как не успеть.

Он чуть улыбнулся, грустно.

– А ты всё чувствуешь слишком остро.

– Я просто не хочу лгать. Ни себе, ни вам, – Айлен подняла глаза. – Мне не шестнадцать. Я понимаю, что всё сложно. Но почему нельзя хотя бы быть рядом? Пусть даже просто… как человек с человеком.

Он вздохнул.

– Потому что я слишком хорошо помню, как тонкие грани ломаются. И что после – уже не склеишь.

Они вышли на улицу. Дождь почти закончился, только мелкие капли тихо падали с деревьев.

– Пойдём прогуляемся, – сказал он.

Они прошли по Вестминстеру, потом свернули в сторону старой книжной лавки. Неожиданно он задал вопрос:

– А что ты больше всего боишься?

Айлен не раздумывала.

– Что он – тот, кто был со мной, – Тоби… что он умер, и я не знаю, почему. И что кто-то, кто был рядом, может оказаться чудовищем.

Он остановился.

– Ты думаешь, я?..

– Нет, – быстро сказала она. – Но ты попал в круг подозрений. И я в нём. А это значит – мы уже связаны.

Он опустил взгляд.

– Мне жаль, что ты оказалась втянута. Я не хотел.

– А я не жалею, – сказала она. – Даже если завтра всё разрушится.

Момент завис между ними, как дыхание перед поцелуем. Но он отступил на шаг.

– Я отвезу тебя домой.

Когда они подошли к его машине, он открыл дверь, и прежде чем она села, сказал:

– Ты настоящий шторм, Айлен. Я давно не чувствовал себя так. И это пугает меня до чертиков.

Айлен улыбнулась.

– Я не шторм. Я просто хочу быть с вами рядом, пока вы не испугаетесь до конца.

Он ничего не ответил. Только тихо закрыл за ней дверь и сел за руль.

Но между ними что-то сдвинулось. Не разрушилось – сдвинулось. Близость, которая не требовала прикосновений, уже проросла. И именно в этом была её опасность.

5. Письмо без ответа

В ту ночь Айлен не могла уснуть. Тишина в её комнате казалась слишком громкой, и мысли упрямо возвращались к профессору Маркусу Роуэну. Его холодная сдержанность, непонятные взгляды, то редкие добрые слова – всё это звучало в голове, словно отголоски чужой жизни, в которую она только что пыталась проникнуть.

На следующее утро она достала из рюкзака старенький блокнот и ручку, которую всегда носила с собой – как будто писала письма не кому-то, а себе. Её рука сама начала выводить строки:

«Маркус,

Я не знаю, почему ты меня избегал и теперь сам пытаешься быть рядом. Почему так сложно тебе сказать, что ты чувствуешь? Мне кажется, ты боишься. Боишься меня, себя, всего, что может случиться. Но я готова ждать и бороться. Просто скажи, что я для тебя не только студентка, не только случай в твоей жизни. Скажи, что это что-то большее, хотя бы для тебя самого. Айлен.»