Отрываю взгляд от телефона. Мы едем по главной дороге в деревне. Наш дом почти на окраине. Отец вкладывался в это место столько, сколько я себя помню. Организовывал рабочие места, жилье людям, детский сад, школу… Его здесь все знают, уважают. Если нужно, приходят за помощью и никогда не отказывают, если помощь требуется ему. Когда мы узнали, что мама болеет, еще тогда, в первый раз, вся деревня ее подбадривала.
— Ты чего притих?
— М? — смотрю на отца. Впервые за последние годы замечаю, что у него морщин больше стало. — Да так, думаю.
— Поделишься?
— Фигня, — ухмыляюсь и крепче сжимаю в ладони телефон.
Удивительно, но раньше я все, что здесь происходит, игнорировал, будто и правда не замечал...
17. Глава 17
Алена
— Алён, — шепчет Ира и забирается ко мне на кровать.
— Что?
Я лежу, распластавшись по матрасу, и пялюсь в потолок. Волосы разметались по подушке, словно гадюки Горгоны Медузы. Моя апатия длится уже третий день.
Я понятия не имела, что мне придется в прямом смысле привыкать к своей обычной жизни.
Сутки в Москве, после которых все вокруг, да и я сама, изменилось кардинально.
Я уезжала глупой, несмышленой мечтательницей, а приехала прожженной реалисткой, без капли сомнений, что вся та жизнь, которую я увидела, не для меня. Осознала, что люди злые, а все события, что произошли, меня сломили.
Но замыкает даже не на этом. Я просто очень разочаровалась в себе. Мне снятся его объятия и поцелуи, я просыпаюсь, обливаясь горячим потом, а между ног жутко печет. Я помню его запах, словно Матвей вот прямо сейчас лежит рядом со мной.
Я шлюха. Самая настоящая потаскушка. Так бабушки на лавочке у нашего дома обзывают всех девчонок, чья длина юбки не вписывается в их картину мира. Но моя проблема не в юбке, а в отсутствии принципов. Я знала, что у него есть девушка. Жена почти, и все равно…
Закрываю глаза. Не хочу видеть этот мир…
Ненависть к себе зашкаливает. Я давлюсь ей изо дня в день.
Хочу просто лежать и не шевелиться. Я растоптана. Убита. У меня вырвано сердце и истерзана душа.
Морально я точно изнасилована.
Пальцы уже привычно начинают подрагивать. Сначала от дикого ужаса, а потом от тотального облегчения, что это всего лишь воспоминания. Жуткие, коварные, терзающие сердце. На теле до сих пор отметины той страшной ночи. Мелкие синяки, ссадины. Даже словила себя на страхе заходить в туалет вне дома. Постоянно мерещится тот человек. Он же меня чуть…
Он же…
Я должна быть сильной. Тем более когда рядом младшая сестра. Тяну носом воздух, сглатываю.
— Что, Ир? — размазываю по щекам выступившие слезы и поворачиваю голову.
— У тебя все хорошо? Ты какая-то странная в последние дни.
— Отлично, — на автомате натягиваю рукава пижамной кофты так, чтобы скрывали кончики пальцев.
Если свои разбитые губы я смогла объяснить тем, что упала на лестнице и Вадик даже меня в больничку на рентген ноги возил, то вот кучу ссадин и синяков на ногах и руках вряд ли смогу оправдать хоть чем-то. Ириша начнет спрашивать. Ей осенью будет пятнадцать. Она неглупая.
— Точно? Я за тебя волнуюсь.
Ира укладывается рядом. Смотрим друг на друга. Я отворачиваюсь первой. Снова пялюсь в побеленный потолок.
— Точно. Думаю, приболела немного. Температура, может?! — жму плечами.
— Я могу сходить в аптеку, если нужно.
— Если нужно, отправим Макса, — улыбаюсь.
— Точно, — Ира тоже улыбается.
— Ну, рассказывай.
Считываю ее легкое волнение, а еще борьбу внутри себя. Словно она что-то очень хочет мне рассказать, но то ли боится, то ли стесняется.
— У меня, в общем… Там… Я…
Я молчу. Ира тоже замолкает. Лежим еще пару минут в тишине.