Фёдоровна и дочь объединились с соседями: дедом Гришкой, его сыном Мишкой и невесткой Нюсей. Убирали два огорода. Вспахав рядки, Мишка погнал скотину на колхозную конюшню. Остальные собирали картошку. Почти закончили, когда пришла Юрасиха:

– Бог в помощь, – устало бросила она. – Картошку не печёте? И мне картошки хочется. Моя саранча налетела – не досталось. Хоть у вас поем.

– Ладно, так и быть, – сжалилась Надя, понимая, на что рассчитывала Нюра. – Трошки выпьем, картошку обмоем. Крупная ноне уродилась, добрая. Тань, разведи костёр да принеси четвёрочку горькой, хлебца да соли. А мы доберём, а то темнеет. Помогай, Нюра.

Ссыпали в бурт картошку, укрыли на случай дождя.

Сели на перевёрнутые вёдра, Таня выкатила несколько картофелин и, взяв пару штук, ушла в хату.

– Чего всё разбежались? Опять мы одни, подруженька. Что-то Танюшка твоя почернела, не заболела часом? – Юрасиха очистила обгорелый бок картофелины, подняла стопку. – Давай, Фёдоровна, за нас, за деток наших, пусть им счастье будет.

– Устала она, на свёкле тяжело, с утра до вечера без еды. Падают с ног. Полинка, соседка наша, как тень, до свадьбы не дотянет, переломится. Если зимой ещё на дойку поставят, труба дело, без здоровья девки останутся.

– В город её отправь. Уборщицей устроится, – ни клят, ни мят…

– Паспорт не дадут, а без него не устроишься. Как были мы крепостными, так и остались.

– Хорошие у тебя дочки… И дурак Колька, и Яшка дурак, что мать послушался. Манька плачет по ночам. Брюхатая, говорят. Татьяну Яшка любит, а живёт с ней.

Гасли костры, смолкли голоса. С дальнего края села плыла печальная песня.

Несколько ночных часов отделяли этот день от следующего, куда перекочуют незавершённые дела, которым нет конца и края. Возможно, они и держат человека на земле, просто он по своему неразумению пытается разгрести их как можно скорее, мечтая освободиться, вздохнуть и расправить плечи. Но наступал новый день, и всё повторялось. Как белка крутит человек колесо суеты от начала и до конца жизни своей.

Осень, пора подводить итоги, результаты своего труда. Не зря селянин пахал, полол, удобрял кормилицу землю. Радостью и гордостью наполняются сердца, видя, что труды не прошли даром. Что амбары полны зерна, погреба овощами. И можно не беспокоиться за суровую длинную зиму. И хотя не каждый год урожай радовал земледельцев, каждую весну он вновь и вновь бросал семена, веря в то, что осенью труды его окупятся сторицей. Крепок народ землёй, миролюбив на ней. Ибо без земли он ничто.

…Татьяна чувствовала, что ей всё хуже. Не пришли «временные» и в сентябре. Всё чаще приходила мысль сходить к повитухе бабке Насте. Она сразу определит беременность. Но тогда село узнает. Бабка неболтливая, но кто-нибудь обязательно увидит. В селе скрыть что-либо – практически невозможно.

Грязь стояла непролазная. Работы в поле закончились, сосредоточились на колхозном дворе.

Татьяна встала рано. Мать приподнялась с кровати:

– На ферму? С коровами лучше?

– Они хоть молчат.

Она старательно избегала взгляда матери.

– Перекусила бы чего.

– Там молока попью. Я теперь на довольствии.

– Так не таскай хотя бы бидоны, не надрывайся, кожа да кости остались.

– Ничего, мам, выдержим.

Дочь вышла в сени, загремела засовом. Надя встала, чтобы закрыть за нею дверь. Темень стояла непроглядная. Дождь перестал, задул ветерок…

Она накрылась одеялом, подпихнула его под себя со всех сторон, незаметно задремала и проснулась от стука в окошко.

– Надь! – кричала Нюся.

– Ох, проспала, вот беда…

– Не забудь ведро.

Им с Нюсей сегодня наряд в клубе генеральную уборку делать, дело не срочное, так что успеют.