Колька- парень видный. Высокий блондин, знающий себе цену. «Колька наш, – говаривали девки, – как медовый пряник. И попробовал бы – да дорого».
– Тань, я бы женился на тебе. Хорошая ты баба, красивая, работящая и поёшь как артистка. Да и в селе жить мне нравится. Вот поддался на уговоры, а теперь назад хода нет.
– Такие всё послушные, аж противно. Не мужики, а девки красные.
– Это ты про Яшку? Яшка слабак. Считаю, мать мне добра желает. В городе на стройке мне дадут квартиру как молодому специалисту. Пришёл домой с работы, помылся в ванной и отдыхай. Можно в кино сходить или в театр. А здесь пришёл с работы, начинаешь скот кормить, убирать за ним. Не заметишь, как в старика превратишься. Вон, посмотри на свои руки.
– А что? Руки как руки.
– Шершавые, обветренные, разве это руки молодой девушки?
– У учительницы чистенькие, с ноготочками крашеными. Куда нам, деревенским. Придётся жениться на учительке.
– Ладно, не обижайся.
– Ты меня, я так понимаю, в город зовёшь? Спасибо, конечно. Не больно ли смел? Мамочки не боишься?
– Захочу, будет, по-моему.
– Яшка точь- в – точь так говорил… Так и вышло… На мне мазеповские мужики проверяют твёрдость своего характера.
– Что бы я ни говорил, распределение есть. Отработаю и вернусь, матери догляд нужен.
Вот и ответ. Манька, любимая доченька, станет портнихой. Руки у нее чистые и мягкие, платья нарядные. Яша будет смотреть на неё и радоваться. Колька будет гордиться руками своей учительницы, которая тяжелее указки ничего не поднимает. С тобой, деревенщиной, можно погулять, а женятся на богатых да ухоженных.
«Будто сами не колхозники, ручки им нежные подавай. В чём моя вина?» – запоздало спорила она с Колькой. Можно, конечно, уехать в город, но кто матери поможет? Бросить её духу не хватит. Теперь из колхоза и вовсе не отпускают, каждый человек на счету. Если только замуж выйду за городского. Почему судьба смеётся надо мной?» – задавала она себе вопрос и не находила ответа. Потеряла любимого, нажила врагов, рассорилась с матерью, спуталась с нелюбимым мужчиной.
У кого просить защиты? У Бога? Она никогда не верила, может, поэтому и наказана? Так ведь и другие не верят – и хоть бы что? Чем её грех тяжелее?
Она повернулась к иконе Николы Угодника, долго всматривалась в предрассветной темноте в его лик.
– Господи, если Ты есть, помоги мне.
Две женщины в то августовское утро просили защиты у Господа, надеяться им было больше не на кого.
Наступил сентябрь. На колхозных полях – аврал. Вставали по тёмному, ложились то ж. Пришла пора на подворьях копать картофель, основной продукт питания на селе. Мать и дочь почти не виделись. Татьяна рано уходила в поле, она отвечала за работу свекловодческого звена: вовремя убрать, отгрузить, почистить. Добравшись домой, мылась и падала на топчан. Её тошнило, она похудела, осунулась. «Залетела?» – с ужасом понимала она…
…Стояла тёплая сухая погода, и председатель дал день на уборку картофеля. С утра все от мала до велика вышли на огороды. На колхозных лошадках распахивали наделы, стаскивали ботву, убирали плетни, чтобы не мешали пахать, расчищали места для гуртов. Сегодня нужен задел, старики и дети доберут остальное.
Уборке особенно радовались дети: вечером они законно разожгут костры и будут печь картошку. Смотреть на огонь, подбрасывать сухую, моментально вспыхивающую ботву, разлетающуюся искорками в темноту сентябрьской ночи – это ли не мечта каждого мальчишки? Усаживались вокруг костра на опрокинутые ведра и нетерпеливо ждали, когда картошка дозреет в золе. Кто-нибудь из старших выкатывал палкой ароматные чёрные картошины, делил на всех. Самое тяжелое испытание – очистить. Перебрасывая с одной руки на другую, чтобы скорее остыло печёное лакомство, перемазавшись и едва сдерживая голодные спазмы, скоблили подгорелые бока, разламывали, отдавая половинку младшему брату или сестре, брали следующую. Пока чистили, младшие уже с нетерпением ждали ещё. Вкуснее печеной картошки ничего нет и придумать нельзя. Смех, шутки, треск сгорающей ботвы. Налопавшись вволю, с перемазанными сажей щеками, самые маленькие засыпали на коленях у бабушек и дедушек.